Брак по расчету
Шрифт:
– Показывай карты.
– Одна пятерка, одна шестерка, еще семерка, восьмерка, непарная девятка. У него всего лишь стрит, чертов стрит.
Я поднимаюсь на ноги и бросаю на стол свои карты:
– Фулл-хаус. – И с торжествующим видом забираю ключи.
Именно в этот момент я вижу Джемму, хромающую к двери. Глаза у нее опухли, будто она плакала.
– Мы едем домой?
– Да. – Подхожу к ней и беру ее на руки. Пакет со льдом падает на пол. – Едем домой. – И, прежде чем уйти, бросаю последний взгляд на Уиллоуби: –
Джемма выглядит расстроенной. Краем глаза я вижу, как она странно-сдержанно, почти неподвижно сидит рядом, опустив взгляд, и время от времени шмыгает носом.
Часть меня уже выбросила из головы этот вопрос, отнеся ее страдальческий вид к боли от падения, а другая часть чувствует, что здесь замешан Уиллоуби, но спрашивать я не хочу. Не думаю, что ответ мне понравится.
Все, что мне удается сказать, так это безэмоциональное:
– Держи у колена лед, а то болеть не перестанет.
Она делает, как я говорю, без возражений.
Через пару минут она задает вопрос, который меня почти шокирует:
– Ты на меня злишься?
Кроме самого вопроса, меня удивляет ее кроткий тон, настолько, что я неожиданно для себя ее утешаю:
– Нет. В этот раз я на тебя не сержусь.
– Я не должна была сходить с маршрута. И должна была одеться, как все. Если бы не эти дурацкие сапоги, ничего бы не случилось.
– Ты опытная наездница и можешь скакать верхом в любых сапогах.
Еще через пару мгновений она застает меня врасплох новым вопросом:
– Почему вы с Картером не ладите?
– Не ладим – это явное преуменьшение. Я едва могу находиться с ним в одной комнате. Кажется, пришло время перестать молчать на эту тему и рассказать тебе всю историю, чтобы ты раз и навсегда поняла, что это за человек. – Я замечаю, что она внимательно слушает, перестала смотреть в окно и повернулась ко мне. И продолжаю: – Когда-то в колледже мы хорошо общались, во времена учебы в Итоне.
Он был симпатичным негодяем, невероятно хитрым, но мы с ним и Харрингом составляли хорошую команду. Потом его отношение ко мне необъяснимым образом изменилось. Каждый раз, когда я начинал встречаться с девушкой, он вскоре заявлялся к ней и разыгрывал сцену в духе «я лучший друг Паркера, и мне не стоит этого делать, но ты особенная девушка и заслуживаешь знать правду: Эшфорд во время летних/пасхальных/рождественских каникул тебе изменил. У него интрижка с другой». После чего он дурачил ее, играя в утешителя с этими чертовыми Dire Straits. Ставил диск Romeo & Juliet – и хоп! – они шли с ним в постель. Эту историю он разыгрывал шесть раз. Сначала я не понимал, почему все мои девушки исчезали и больше никогда со мной не разговаривали, но потом Харринг поймал его с поличным с Лизой, моей последней девушкой, и все стало ясно.
С тех пор наши отношения прекратились, пока я не столкнулся
И во время выполнения миссии мы остались без средства передвижения, потому что он, которому было поручено проверить машину перед вылетом, не заправил ее. Мы застряли в танке на весь день, пока ночью я, как червяк, не прополз обратно в базовый лагерь, чтобы вернуться за командой на другой машине. Жаль, я не бросил его в пустыне.
– Я и представить не могла, – бормочет она.
– Мне нужно было раньше рассказать.
– Я бы тебя не послушала, – признает она, тыльной стороной ладони стирая слезу.
Что-то есть тут такое, о чем она не хочет мне рассказывать, поэтому спрашивать я не буду.
– Очень болит колено?
– Да, очень, – торопливо кивает она.
35
Джемма
В Денби слуги, увидев, как мне плохо, нянчатся со мной как с ребенком.
Они уверены, что я плачу от боли, и опухшее колено тому подтверждение.
Я же могу думать только об этом мерзавце Картере и обо всех тех ужасных словах, которые он говорил обо мне.
Когда Эшфорд рассказал мне всю их с Картером историю, я осознала, какой глупой была. Мне не хватило смелости признаться ему в том, что случилось, и едва ли он поверил в то, что я плачу из-за боли от падения.
Картер! Мне противно даже от одной мысли о том, что я считала себя влюбленной в него! Прекрасный принц, как же!
И впервые за все время мне становится жаль саму себя, зная, что обо мне говорят. Конечно, никогда в лицо, но стоит мне выйти из комнаты, как главной темой становится мое несоответствие их миру.
Я чувствую себя такой несчастной, что у меня даже не хватает сил поссориться с Эшфордом (классическое завершение всех наших светских приемов).
А он кружит по дому с подозрительно напыщенным видом (то есть больше, чем обычно) и за ужином открывает бутылку шампанского.
Раз мне нужно самой себя спасать, я прошу помощи у единственного человека, который говорит на моем языке. У Ланса.
Наша встреча похожа на тайное собрание: я условилась с ним о времени, обмениваясь записками, которые подкладывала под блюдо за ужином, и, как только Эшфорд закрылся в библиотеке, прошмыгнула – насколько было возможно с моим бедным коленом – в гербовый зал.
Я не делаю ничего запрещенного или незаконного, но рассказывать о своих планах совсем не хочется, учитывая, что, похоже, все только и ждут от меня нового повода для критики.
Ланс, должно быть, услышал мои шаги в коридоре, потому что едва я успеваю положить руку на круглую латунную ручку, как дверь распахивается.
– Ваша светлость, прошу, позвольте помочь вам сесть.
– Ланс! Тебя же никто не видел? – спрашиваю я, украдкой оглядываясь проверить, что никто за мной не шел.