Брак с правом на счастье
Шрифт:
Два ярких топаза – словно переполненные энергией накопители рода Сантанильо – мелькнули в толпе. Насыщенно-синие глаза, глаза судебного менталиста, смотрели на меня с отстраненным холодным любопытством. И я вдруг пoчувствовала – на один короткий удар сердца раньше – что должно произойти что-то непоправимое.
Что-то должно было случиться. Если я не смогу добраться до мужа, что-то случится – не так уж важно, что именно, важно лишь, что от этого знания тревожно обрывалось сердце. Я могла потерять его – моего Майло – потерять, так и
Не раздумывая ни секунды, я бросилась вперед.
Я едва понимала, что делаю. Все как будто происходило не со мной. Тело, ватное и непослушное, стало совершенно чужим, лица людей слились в одно мутное пятно, в висках резкими болезненными ударами стучала кровь. Перед глазами зависла алая пелена. Крики, шум – все доносилось как будто издали, как сквозь толщу воды. Безумие, настоящее безумие…
«К Майло, – пульсировало в голове.
– Надо прорваться к Майло».
Черные кители законников, плывущие ко мне сквозь пестрое озеро отчего-то перепуганной публики. Крепкие пальцы, до синяков стискивавшие запястья. Густые капли крови на светлом полу.
Что-то рвалось внутри меня, лопалось, сметая преграды и заслоны в попытке выбраться наружу. Я должна была успеть. Добрaться. Дотронуться.
Или…
Словно со стороны я услышала свой громкий крик.
– Палачи. Никчемные трусы. Майло, любимый!
Вспышка боли, поворот – и тело вновь на свободе. Где-то на самой грани восприятия мелькнуло искаженное лицо старшего обвинителя, мои пальцы больно и цепко впились в черные предплечья. Удар коленом, толчок – полный боли стон пробился сквозь заволокший сознание красный туман.
– Держите ее!
– Фаринта! – родной голос, его голос, был совсем близко. – Кто-нибудь, помогите моей жене. Вы чтo, не видите, что ей плохо? У нее кровь!
– Не дергайтесь, милорд Кастанелло!
Я не видела – чувствовала – что Майло тоже тянулся ко мне. Но черные спины заслонили от меня от супруга, растащили нас прочь.
– Майло!
Чуть-чуть, еще совсем чуть-чуть. Еще один рывок, одно движение, еще пара охранников – и я окажусь в его объятиях. Все мое существо тянулось к мужу, жаждало ощутить его, прижаться, укрыться в кольце сильных рук от окружавшей меня ненависти, ярости, страха. Прикоснуться – горячей ладонью напротив сердца. И другой – по шее к виску…
Нет.
Это неправильно.
Нет.
Это были не мои желания, не мои мысли. То, что раскаленными иглами убивало меня изнутри, требуя выхода, было отражением чужой злой воли. И я не хотела, не хотела снова станoвиться ее послушным оружием…
Нечеловеческим усилием я заставила себя отвернуться от Майло – и вдруг увидела равнодушные синие глаза. Ледяной взгляд обжег через спины охранников. Красивое породистое лицо скривилось в торжествующей улыбке.
– Менталист! Менталист-убийца! – выкрикнула я, разворачиваясь всем телом.
Я видела его силуэт сквозь кровавую пелену
Решение пришло внезапно. Моя рука взметнулась вверх и вперед, стремительно, словно распрямившаяся в броске песчаная змея с далекой родины моего наставника-зельевара. Левую руку жгло от скопившейся на кончиках пальцев разрушительной энергии. Только коснуться кожи, только коснуться его кожи…
– Фаринтa!
Резкий рывок назад выбил из легких весь воздух. Я попыталась было вырваться, но руки в знакомых кожаных перчатках с гербовым вороном Сантанильо держали крепко. Алая пелена перед глазами немного поблекла, и я вдруг очень четко увидела того, кого едва не уничтожила ментальной атакой.
Бледно-ореховые глаза – не насыщенно-синие – на пoбелевшем лице старшего обвинителя де Луки смотрели на меня с безграничным ужасом. Рот законника раскрылся, но ни звука не вырвалoсь наружу.
– Я… я не… простите… – слабо пробормотала я, но, кажется, меня никто не услышал.
– Он… Меня заставили…
Не найдя выхода, ментальный приказ обрушился на меня сo всей мощью кузнечного молота. Что-то теплое заструилось по шее, опалило потрескавшиеся губы.
– Выведите ее, – раздался голос судьи.
Сознание покидало меня, сил не осталось. Один неверный шаг – и я рухнула как подкошенная на чьи-то вовремя подставленные руки. Очертания людей, подернутые красной дымкой, пропадали, теряли четкость. В подступающей черноте мелькнуло светлым пятном любимое лицо Майло, и…
Сознание вернулось вместе с болью. Голова раскалывалась, каждая косточка в теле ныла. Вдохи и выдохи, сиплые и надсадные, давались с трудом. На губах засохла твердая корка – облизнувшись, я ощутила на языке железистый привкус. В горле, казалось, полыхал костер. Я мучительно закашлялась, приходя в себя, и с удивлением обнаружила, что лежу, укрытая чужим плащом, на обитой бархатом скамье кареты.
Разомкнув слипшиеся от засохших слез ресницы, я с трудом сфокусировала взгляд на темной фигуре, едва различимой в полумраке. Кто-то знакомый…
– Кор… вус?..
Адвокат усмехнулся.
– Какая наблюдательность, миледи-так-хотелось-вырвать-сердце-старшему-обвинителю. Отрадно видеть, что разум не покинул вас окончательно. А я уж было засомневался.
Воспоминания вернулись разом, вызвав дурноту. Суд, допрос с участием менталиста в маске, старший обвинитель, загонявший нас все дальше и дальше в угол, его обличительная речь, крики толпы… Дальше все было как в тумане, кроваво-черном, тяжелом. Я пoпыталась разогнать его, вспомнить хоть что-то, но добилась лишь нового приступа нестерпимой головной боли.