Брак со стихийным бедствием
Шрифт:
– Сегодня пятница! – сказала сестра таким тоном, словно это все объясняло.
– И что?
– У нормальных людей короткий день! Работники пищеблока и санитарка на раздаче тоже люди, вот и стараются освободиться пораньше, – добрая женщина разжевала мне, глупой, простую истину. – В выходные иной раз и в пять часов ужинать зовут. Больным-то какая разница? Для них ужин – это дежурное развлечение, кушают-то они больше свое, из дому принесенное.
Тут только я сообразила, что иду к больной подружке с пустыми руками. Ай-ай-ай, как нехорошо! Ладно, на первый раз Ирка меня простит, а завтра я притащу ей целый мешок продуктов. Надо только узнать, что
– Скажите, пожалуйста, а что разрешается кушать пациентам вашего отделения? – спросила я. – Что обычно приносят родственники своим больным?
– Ой, да чего они только не приносят! – сестра подкатила глаза под край низко надвинутой шапочки. – Вчера, например, кто-то положил в холодильник палку твердой колбасы! Сегодня, правда, ее в холодильнике уже нет, наверное, дежурный врач увидел и выбросил.
Девушка вздохнула с сожалением. Очевидно, она предпочла бы, чтобы судьба колбасы сложилась иначе, например, пересеклась с ее собственной судьбой.
– Копчености, конечно, категорически нельзя, – оплакав колбасу, сестра деловито изложила основные принципы неорганизованного питания больных. – Ничего острого, мясного, скоропортящегося. Из молочных продуктов можно свежий кефир, творог, нежирную сметану, но только в мелкой таре, из расчета на один прием пищи. Фрукты можно, но тоже по чуть-чуть, конфеты с оговорками, зато сок и минералка без ограничений.
– Спасибо, буду знать! – Я поблагодарила дежурную улыбкой и зашагала по коридору в сторону Иркиной временной резиденции.
Подружкина палата располагалась на отшибе, между процедурным кабинетом и дверью запасного выхода. Проходя мимо этой двери, я машинально толкнула ее и обнаружила, что она не заперта. Как жаль, что я не знала этого раньше! Могла ведь запросто пройти к Ирке этим окольным путем и сэкономить полтинник!
Дверь палаты была прикрыта. Я не знала, нужно ли стучаться, но решила проявить вежливость. Побарабанила пальцами по косяку, но приглашения войти не дождалась и обошлась без него.
Тихая и молчаливая Ирка лежала на кровати навытяжку, с закрытыми глазами, что выглядело очень неприятно. До полноты сходства с покойницей ей не хватало только сложенных на груди рук! Их подружка спрятала под больничным одеялом, которое укрывало ее до самого подбородка. Под одеяло уходила и прозрачная трубочка, подсоединенная к капельнице. Похоже, внутривенное вливание Ирке делали не в руку, а под ключицу. Моржик, ссылаясь на врачей, говорил, что Ирке стало много лучше, но по ее виду я бы этого не сказала.
– Привет, Ирусик! – тихо позвала я.
Подружка не откликнулась, и я поняла, что она спит. Будить больную женщину было бы жестоко, но уходить, не пообщавшись с подружкой, не хотелось. Во-первых, я по Ирке соскучилась, во-вторых, у меня были новости, которыми очень хотелось поделиться.
Я еще раз внимательно посмотрела на Ирку – она лежала тише мыши. Глаза плотно закрыты, чело бледное, но дыхание размеренное. Ну, спит она, так что же? Разве это помешает моему рассказу? Нисколько, совершенно наоборот: подружка не будет ахать, охать и перебивать меня вопросами. В кои-то веки выслушает нормально! Возможно, это даже пойдет ей на пользу. Вон с людьми, находящимися в коме, специально советуют разговаривать, чтобы они чувствовали связь с реальностью, и иных коматозников это возвращает в мир живых. А Ирка даже не в коме, она всего лишь спит.
Правда, пока она спит, помощи в виде доброго совета или дельной мысли я от нее не дождусь. Зато не исключено, что по пробуждении Ирка выдаст что-нибудь
Подбадривая себя такими рассуждениями, я организовала сидячее место рядом с Иркиным лежачим.
Любящий супруг Моржик заплатил, и его жене отвели отдельную палату, где она могла выздоравливать с большим комфортом. Насчет комфорта я бы поспорила, но лежала Ирка действительно одна, хотя вообще-то палата была двухместной. У противоположной стены стояла еще одна кровать, пустая, даже без белья. На проволочной сетке лежали скрученный безобразным рулетом матрас и подушка, похожая на плоский замасленный блинчик.
Подушку я трогать не стала, а матрас сгребла в охапку и, не разворачивая, положила на пол, на вытертый коврик у Иркиной кровати. Ни одного стула в тесном помещении не было, а присаживаться прямо на ложе больной я постеснялась. Еще придавлю ей что-нибудь, отсижу какую-нибудь важную часть организма!
Свернутый матрас вполне мог заменить кресло, очень низкое, но вполне мягкое. Дополнительным преимуществом было то, что меня, если я сяду на пол, за кроватью и лежащей на ней Иркой практически не будет видно от двери. Если кто-нибудь из медперсонала заглянет в палату, то ничего не заметит. Таким образом, я могу пробыть здесь сколько захочу, не боясь, что через условленные пятнадцать минут дежурная меня прогонит или начнет вымогать отдельную плату за дополнительное время. Посижу с полчасика, а потом незаметно удалюсь из отделения через запасной выход.
Вполне удобно устроившись на мягкой рухляди, я с чувством, толком и расстановкой поведала тихо посапывающей Ирке немало интересного. Начала я с того, что мне казалось в данной ситуации главным:
– Ирусик, я выяснила: на нас с тобой покушался Сергей Трофимов, но ты можешь спать спокойно, он уже взят под стражу!
Далее я объяснила, чем мы насолили Трофимову, а затем пересказала события в хронологической последовательности – от убийства Балды до взрыва в «Палаццо». Поскольку ранее я уже излагала основные аргументы и факты Лазарчуку, Коляну и Моржику, рассказ мой получился не слишком длинным и отличался вполне крепким сюжетом. Столь грамотно преподнесенную информацию усвоил бы не только спящий, но и коматозник.
Затем я честно призналась Ирке, что пока не уяснила мотив, которым руководствовался Трофимов, спроваживая на тот свет Набалдашкина. Сказала, что нутром чувствую: со страховыми полисами дело нечистое, но доказать ничего не могу и вообще многого не понимаю.
Я как раз подумывала, не пересказать ли Ирке тот сложный силлогизм, который вел к выводу, что Лилиана сама написала покаянную записку, хотя это никак не могло быть правдой, когда дверь палаты тихо скрипнула и приоткрылась. Я пригнула голову и конспиративно свернулась в своем матрасном гнезде аккуратной баранкой.