Браслет из города ацтеков
Шрифт:
– Ты снова пришла помешать мне?
– Я снова пришла тебе помочь.
– Как?
– Ты все неправильно делаешь…
…вены надо резать вдоль, а не поперек… это из другого мира, которому нет места в прошлом.
– …нельзя убить боль, вырезав чужое сердце, – сказала колибри. – Она в твоем живет.
Птица взмахнула крылами, и мир завертелся. Солнце закричало, страшно, немо. Его крик содрал истлевшую плоть, очистив кости, и лишь сердце Ягуара продолжало биться в грудной клетке.
Он ошибся!
Он выбрал не ту жертву!
Злые
Лиска очнулась от холода. Ей в жизни не бывало настолько холодно. Посиневшие пальцы казались льдинками, и Лиска, еще не вспомнив, где находится, прижала их к губам. Она часто дышала, пытаясь отогреться. Тепло уходило.
Он ударил! Он не позволил подойти и ударил… след от удара пульсировал на виске, но Лиска вяло подумала про то, что ей полагалось бы умереть, но она жива.
Зачем?
Она открыла глаза. Солнце куталось в розовую шаль предрассветного тумана. Солнце казалось живым. Еще немного, и Лиска увидит его лицо, но свет ослеплял, и из глаз катились слезы.
Осознав собственную никчемность, Лиска отвернулась.
Теперь в поле ее зрения появились люди. Один лежал, и руки его были спрятаны под спину, отчего тело выгибалась. Белая рубашка была расстегнута, но белая кожа сливалась с тканью. Человек находился в сознании, но он не делал попыток вырваться.
Второй возвышался над жертвой. Лиска видела его смутно, как будто он, такой огромный, и не человек вовсе, но оживший призрак. Зато нож в его руке был материален.
Сталь тускло поблескивала.
Человек опустился на колени и поднял руки, метя в одному ему видимую точку на впалом животе лежащего. Поднял руки и застыл.
Лиска села.
Голова кружилась, и сильно, но это перестало быть важным, как и вообще все, кроме двоих, находившихся так близко и так далеко. Встав на колени, Лиска поползла. Быстро. И еще быстрее.
Она успела. Человек-статуя, чья спина была изрисована шрамами, а на груди лежала знакомая пластина с ликом зверя, по-прежнему был недвижим. Он часто дышал, и Лиска видела, как ходят ребра, накачивая легкие воздухом, как дергается кадык и нервно пульсирует жила на виске. Она вцепилась в руки, попытавшись оттянуть лезвие. Не вышло. Пальцы держали крепко.
Тогда она принялась разжимать эти пальцы, тугие, сведенные судорогой.
– Не стоит, – сказал лежащий.
Он наблюдал за Лиской с интересом, но по-прежнему не пытался встать и помочь.
– Нет, – Лиска почти разжала одну руку, и теперь, зажав клинок между ладонями, расшатывала его, пытаясь выдернуть рукоять, как выдергивают из десны молочный зуб. Когда она почти уже достала нож, Иван ожил, вскочил и оттолкнул Лиску.
Он сильный, и Лиска покатилась кувырком по крыше.
– Я ошибся, – сказал Иван, разглядывая нож в руке. – Я ошибся!
Он повторял и повторял это, отступая к краю крыши.
– Стой! – Лиска кинулась к нему, но он выставил руку, заставляя
– Я принес не ту жертву.
Солнечный шар налился тяжелым сытым багрянцем. И свет его тоже был красен.
– Не надо жертв, – Лиска потерла онемевшую щеку ледяной ладонью. – Не надо, пожалуйста…
– Они смеются. Они обманули меня.
– Кто? – Лискины пальцы схватили за основание клинка и потянули.
– Злые духи Ушмаля.
– Их нет здесь.
– Есть.
Упрямый. Но не отталкивает, напротив, положил руку на плечо, притянул к себе, обнял и коснулся губами волос.
– Это они требовали крови… это они говорили мне… говорили нам… а все закончилось еще тогда.
– Для них, не для тебя. Отдай нож. Отпусти. Уходи, пока здесь никого нет… они тебя не найдут. Ты спрячешься и…
Дверь открылась с грохотом. Заорали:
– Стой! Отпусти ее!
– Отдай, – шептала Лиска, вцепившись в нож.
Тело человека напряглось, он снова соскальзывал в безумие, и тени рассвета разрисовывали кожу пятнами, как будто он и вправду собирался превратиться в зверя. Зарычал. Вцепился в шею, разворачивая. Лискины пальцы соскользнули с лезвия. Полоснул огнем порез. Кровь закапала на черный битум.
– Отпусти! – это кричал не Вась-Вася, другой, незнакомый Лиске человек. Он надвигался медленно и неотвратимо, как ледокол на ледяное поле. И пистолет в его руках приковал взгляд.
Лиска теперь видела только его.
Черный глаз, из которого выскочит пуля. И попадет в Лиску. Или в того, кто пытается спрятаться за нею. Он же болен. Он не понимает, что творит.
Коснувшись пальцев, ломавших ее плечо, Лиска мягко сказала:
– Все будет хорошо. Отпусти меня и брось нож. Они ничего тебе не сделают.
Молчание. Дыхание. Горячее и даже горячечное. А Лиске не страшно. Она знает: Иван не причинит ей вреда. И вообще нельзя было бросать его в тот раз.
Все сложилось бы иначе.
– Прости меня, – сказал кто-то, и Лиску толкнули. Она опять бы упала, если бы не Вась-Вася, который успел подхватить, обнять и перетянуть, заслоняя ото всех.
А следом громыхнуло два выстрела.
Лиска закричала.
Эта жертва была правильной.
Кровь на руках Ягуара казалась черной и густой. Духи Ушмаля пили ее и, напившись, падали, чтобы умереть. Их бесплотные тела сгорали, и с каждым Ягуару становилось легче.
Он снова был.
И мог дышать.
Солнце ласкало, нежно, как мама. Дядя Паша, наверное, рассердится. Не за то, что убил, но потому, что в туалете. Он же профессор, и такая вот нелепая смерть.
– Трус ты, Ванька, – скажет он, а потом простит, потому что мертвые с мертвыми всегда договорятся.
Так даже лучше. Ягуар все равно не смог бы жить дальше. Его пытаются спасти. Суетятся. Чьи-то руки затыкают рану. Кто-то говорит:
– Это была самооборона.
И кто-то подтверждает: