Браслет из города ацтеков
Шрифт:
– Я не хочу мстить, – он провел пальцем по Дашкиной щеке, поймав слезу. – Я просто иду по дороге. Прости.
Рука скользнула на шею и сжала. Крепко. Больно. Пережимая гортань. Дашка раскрыла рот, забилась, пытаясь выскользнуть, но пальцы впились в кожу, словно рыболовные крючки.
Дышать.
– Не надо сопротивляться неизбежному.
Надо. Дышать. Ударить. Ногой. В пустоту. Тени бесплотны. Темнота рядом. И Дашка, рванувшись из рук, поняла, что вот-вот умрет. А потом взяла и умерла.
Лиска
Они корчили Лиске рожи.
– Я ведь обещала! Обещала я…
Ветер стукнул в стекло.
– И он сказал, что никого не убьет…
Заскрипел диван за стеной.
– Он сдержит слово. Он же не соврал про тех людей. Он мог, а не соврал.
Тени подобрались к кровати и застыли, подняв к Лиске безглазые лица. Рты их раскрывались, и Лиска слышала шепот:
– Наш, наш, наш…
Или они говорили другое? Например:
– Ложь, ложь, ложь…
Лиска села и накинула одеяло на плечи. Она снова стояла перед выбором. В прошлый раз выбор казался легким, только вышло все неправильно. А сейчас?
Она боится предать, причем сразу двоих.
– Думай, – шепнула тень и потерлась о ногу, как кошка.
Лиска думала. Его голос? Спокоен. Равнодушен даже. Как у человека, который точно знает свое будущее и не желает иного. Его тон? Уверенный. Его обещание…
Утром он скажет Лиске, куда приехать. Почему? Потому что сам устал убивать. Но тогда зачем ждать до утра? И сколько осталось до рассвета?
Лиска встала. Она подошла к старенькому комоду, на котором осколками прошлой жизни выстроились склянки и разноцветные баночки с фирменными этикетками. Лиска открыла ящик, вытянула мягкую рухлядь вещей и кинула на пол. Ее больше не заботило, что вещи помнутся или порвутся, зацепившись за острый угол комода. Она искала то, что даст точный ответ.
Цепочка попробовала выскользнуть из пальцев, но Лиска не позволила. Она подсекла браслет, как рыбину, и вытянула из полупустого ящика. Звенья в виде листьев отливали кровавой росой, замок же – две половины цветка, соединенные вместе, – раскрылся сам собой. И камни блестели желтыми глазами зверя.
Кажется. Это не кровь – тень легла. И предупреждает: Лиске солгали. Человек собирается убить человека.
В соседнюю комнату Лиска вошла без стука, но Вась-Вася услышал, встрепенулся и вскочил с кровати.
– Чего?
Лиска протянула браслет и сказала:
– Я… мне нужно с тобой поговорить. Это очень важно. И прости меня, пожалуйста. Я только сейчас поняла, что… что в общем – это он.
Вась-Вася хмыкнул и сгреб со стула штаны.
– Мы с ним в Мексике познакомились. Мы туда ездили с… ну, в общем, просто ездили. Там красиво. Яркое все. Зеленое. Синее. Красное. Как будто именно там настоящие живые цвета. И мне мой…
– Спонсор, – подсказал Вась-Вася, подавив зевок.
– Да, не мешал почти.
Лиска поежилась. Воспоминания были живы. Бледная фигура, которую она едва не приняла за призрака. Переводчик весь день рассказывал про заброшенный город и духов, что сторожат покой ушедших, про фрески, что оживают раз в двадцать четыре года и отправляются на поиски новой крови.
Духи садятся у изголовья кровати и пьют жизнь.
А папик сказал, что понимает духов, ему тоже постоянно пить хочется. И заржал, как конь. Лиске было неудобно перед экскурсоводом – усталой и серьезной женщиной, которая и вправду любила город.
В общем, Лиска испугалась и почти решила спрятаться в джунглях, но там что-то зарычало, и страх реальный пересилил страх ирреальный, заставив ступить на пляж. Тогда она сообразила, что сидящий у кромки моря вовсе и не призрак, а человек. А подойдя ближе, увидела, что с человеком не все ладно.
Широкие его запястья перечеркивали полные крови раны, ручейки крови сползали на колени и песок.
– Он умереть хотел, но сделал неправильно, – Лиска села на краешек кровати и отвернулась, чтобы не видеть лица Вась-Васи. Сейчас он скажет, что Лиска – преступница, если преступника укрывала. А она просто хотела удостовериться, что все – правда…
Правда осталась на берегу, и на отливе море проглотило ее вместе с очередной порцией песка.
– Мы разговаривали до утра. Ни о чем. И обо всем сразу. А потом я ушла. Мне надо было вернуться, пока мой не проснулся. Я думала, что он позвонит или появится, а он исчез.
– Дальше, – сухой приказ. Лиска опустила голову и обняла себя, как обнимала в детстве, когда боялась, что произойдет нечто страшное.
– Он на днях звонил… я не знала, что он убивает! Что он так убивает. – Если уж быть честной, то до конца. – Мы поговорили. Мне было одиноко.
– Ну да… – неопределенность тона, за которой может быть все, что угодно: от насмешки до презрения.
Вась-Васе есть за что презирать Лиску.
– Да, я сразу его узнала. Что еще сказать? Ты обвинил его в убийстве, а он… он не такой был, чтобы беззащитного убивать! Ему самому досталось!
– Тише, – Вась-Вася сел рядом и обнял, от неожиданности Лиска вздрогнула. – Я тебя не обвиняю. И никто не обвинит. Просто скажи, ты знаешь, где он сейчас?
– Я ему позвонила. Сегодня. Хотела спросить, правда ли все это… а он сказал, что правда. Почему он не соврал?
– Устал, наверное.
– И я устала. От всего. Я домой хотела. Я ведь не думала, что так все выйдет. А как вернуться? Вы бы смеяться стали. Или вообще… мне некуда было идти.
– Теперь все будет хорошо.
– Нет. Он еще кого-нибудь убьет.