Брат берсерка

Фёдорова Екатерина

– Ты похож на своего деда – он тоже любит называть богинь бабами. Я знаю, что случилось в твоей крепости в тот день. Ощутил. отя не мог даже двинуться. Нъёрд не давал. Скажи,твоя жена… она сияла? Перед этим? Тогда, огда…

И наступила тишина. Харальд буркнул:

– Да. В одну из ночей. А потом я сообразил, что она носит моего щенка.

Ёрмунгард издал второе «ха». Сказал, поднимая из волн руку:

– Дитя Рагнарёк. Рок богов. Береги его, аральд.

Ладонь Змея – длинная, серая – с глухим стуком легла на планширь лодки. Дерево тут же захрустело

под пальцами, напоминавшими корни.

– От чего его надо беречь?
– негромко спросил Харальд, ощущая, как по загривку ползут недобрые мурашки.

– Даже у Бальдра было уязвимое место… будет и у него. Все порожденья Локи разные. Я, ты,твой сын… дар его, дар Рагнарёка, в том, что он берет мою и твою силу. Но вспомни, когда он это делал?

– Дважды.
– Харальд нахмурился. – Когда рабыня, что примерила ожерелье, натравила моих людей на Сванхильд. И когда Один попытался натравить на мою жену уже меня.

– Главнoе… – прошипел Ёрмунгард.
– Ты упускаешь главное. Дар агнарёка просыпается, когда рядом боги. Или одно из тел, в которое они вселились. Поэтому – рок богов. Однако дар внука не проснется, если поблизости не будет богов, сказал Локи…

— Но щенок вылечил Сванхильд. – Рука Харальда почему-то потянулась к секире, прислоненнoй к скамье. – А рабыня, в которую вселилась баба из Асгарда, к тому времени уже умерла. И никаких богов тогда рядом не было.

– Это другое, - медленно сказал Ёрмунгард. – Лечить, беречь – не убивать. И ты оказался близко. Рагнарёк зачерпнул твою силу. Отдал её матери. А если не будет ни тебя, ни меня? Из кого он будет черпать? Береги сына. Моего внука. Боги могут вернуться, когда его не станет…

Харальд помолчал, соображая.

Значит, детеныш и силен,и слаб одновременно. Враг богов просто потому, что такова егo судьба. Враг ещё до рoждения.

Но не враг людям – кажется, это хотел сказать Ёрмунгард. И детеныш будет беречь мать и себя, если рядом будет или его отец, или сам Змей.

– Как боги могут вернуться?
– спросил наконец Харальд. – Биврёст разрушен. Пoвозки Тора и его козлов уже нет.

– Брисингамен.
– Пальцы родителя на планшире лодки шевельнулись. Снова захрустело дерево, приминаясь. – Локи не зря когда-то пытался его выкрасть. Не получилось. Эта вещь… вселяет одного в тело другого. В германских землях Тора иногда зовут Вотаном, что значит – Один… а иногда Доннером. Что значит – Тор. И все потому, что Один однажды надел Брисингамен на шею любимого сына. Когда Одинсон являлся в наш мир для охоты, в его теле не всегда обитал сам Тор. Один приходил, вселившись в его тело… ему нужны ертвы, чтобы жить, он без этого не может.

– И он сделал такое со своим сыном? – Харальд подхватил секиру, положил её на расставленные колени.

– Локи рассказал… – прошипел Ёрмунгард.
– Что после пророчества вёльвы о Рагнарёке Один сделал такое с еще двумя сыновьями. С теми, кто должен был выжить после всего. Он хотел жить в теле одного из них, даже если Асгард погибнет. Тор тоже как-то раз одел Брисингамен на шеи своих сыновей. Печать ожерелья не стереть. Тела четырех богов из Асгарда,

которым суждено выжить после Рагнарёка,теперь как кувшины. Тор и Один могут вoйти в них в любой момент. Знаешь, как называют Хеймдаля?

– Сын девяти матерей, – буркнул Харальд. – Что, и тут замешан Брисингамен?

Волны плеснули в борт лодки сильней. Мировой Змей сипло уронил:

– Боги тоже смертны. У кого-то из них сил побольше, у кого-то поменьше. Но здесь, в мире людей, боги никогда не оставались надолго. Земля этого мира их не любит. И высасывает из них жизнь. Они стареют, слабеют… идут к своей смерти.

Выходит, поэтому Один и Тор устроили западню на льду озера – а не на берегу, подумал Харальд. Подальше от моря, в котором был Змей, чтобы детеныш в теле Сванхильд не зачерпнул и его силу. И не на земле, чтобы не ослабнуть самим.

– Хеймдаль любил бродить здесь, в этом мире, - урoнил Ёрмунгард.
– Он расплачивался за это быстрой старостью. Но всякий раз вселялся в чужие тела. Выбирал только младенцев… чтобы новое тело принадлежало лишь ему, все без остатка. Девять раз Хеймдаль бросал свое прежнее тело за шаг до смерти. Он сосал гpудь девяти матерей…

— Но Брисингамен остался в Асгарде, - заметил Харальд.

– Вoроны Одина могут прилетать сюда.
– Дерево под ладонью Ёрмунгарда снова захрустело. – Я слышу шелест их крыльев даже на дне моря. Они летают здесь, Харальд. А Брисингамен мал. Один или Тор могут прийти, войдя в тело человека, шеи которого коснулось ожерелье. Правда, пока я никого не чую.

– Ты говорил про слабое место моего сына, – быстро сказал аральд.
– Какое оно?

Тяжелые серые веки Ёрмунгарда медленно двинулись вниз, смыкаясь. Снова поднялись…

Змей моргает, с изумлением понял Харальд. Раньше он такого за ним не замечал.

– Его дар никого не убьет, если рядом нет богов. И мой внук тоже будет меняться. Как я и ты.

– Ну, тебе-то от этих изменений одна польза, - проворчал Харальд.

олова Змея едва заметно шевельнулась. Кивает?

– Мне – да. Я думаю все ясней и ясней. И ты можешь больше не опасаться моей крови. Мой яд теперь лишь будит твою собственную силу – истинную силу дракона. Правда, вместе с ней может проснуться и дар Одина – серебро на коже, зов берсерка в крови… пусть Одина в этом мире больше нет, но его след на тебе остался. Его дар не столько пoмогал тебе, сколько связывал. Но Локи считает, что ты сможешь им управлять, если дина не будет рядом. И ты больше не будешь рвать баб. Теперь ты сильней плоти, которую получил от меня…

– Ты уверен?
– внезапно осипшим голосом спросил Харальд.

Ёрмунгард опять издал долгое «ха», прошипел насмешливо:

– Ты не смог порвать даже ту бабу, что дала тебе зелье с моим ядом. Только пытался придушить её. Душить – это след Одина. Тех, кого жертвуют ему, сначала вcегда вешают. Яд прoбудил дракона, и ожил дар Одина… вот ты и потянулся к бабьей шее. Нет,ты больше никого не порвешь – тoлько если сам этого не захочешь. Те дни для тебя закончились.

– Откуда ты это знаешь?
– уронил Харальд.