Брат берсерка
Шрифт:
Надо полагать, подумал Харальд, улыбчивая девка и есть невеста Свальда. Выходит, брату уже на дом баб привозят…
Он вскинул брови, холодно глянул. Дочки конунга сразу же гуськом начали выходить из-за стола. Сванхильд, занявшая его собственное место, тоже поднялась. Шагнула в сторону, собираясь уйти вслед за дочками Гунира.
– Останься, Сванхильд, – уронил он.
– И ты, Кейлев.
Жена послушно опустилась на сиденье рядом с его стулом.
Дочки конунга наконец-то вылезли из-за стола. Гудню и еще две женщины, примостившиеся на лавке сбоку от возвышения,торопливо встали, повели их к выходу. Харальд сел на свое место, дождался, пока прибежит рабыня с чистыми чашами, нальет эля ему и Свальду. Сказал, одарив прислужницу недобрым взглядом:
– теперь выметывайся.
И когда в зале остались лишь те, кому он приказал остаться, да еще Свальд, повернулся к Гуниру, сидевшему по левую руку от него. Велел:
– Выкладывай свои новости, конунг. Дело, как я понимаю, серьезное – раз ты приплыл сюда?
– В этот йоль бог Один не принял жертвы, – быстро сказал Гунир. – Их, как положено, принесли ему в храме Упсалы. Но веревки, на которых вешали жертвенное мясо…
Сванхильд рядом едва слышно вздохнула. Сообразила, что мясом приезжий назвал рабoв, предназначенных в жертву Одину, подумал аральд.
– Веревки оборвались, - продолжил унир.
– Их заменили, но они снова обоpвались. И это повторялось раз за разом. Ты знаешь, конунг Харальд – жертву Одину-Больверку положено сначала повесить, и лишь потом заколоть. Жрецы объявили, что это знак, посланный нам Одином. Конунг всех богов гневается. Он не хочет наших жертв, потому что не хочет принимать наших мертвых в своей Вальгалле. И Фрейр не пошлет этой весной нам урожая – все из-за конунга, что живет в нартвежских землях, рядом с нами. Этот конунг объявил себя сыном Ёрмунгарда, хотя им не является. Он не может назвать честное имя своего отца, поскольку мужчина, задравший подол его матери, так и не признал его своим сыном. И очень может быть, что на деле его отцом был какой-нибудь дохляк с ошейником на шее. Он даже женился на рабыне, что доказывает его низкое происхождение. Но чтобы избавится от позора, этот конунг назвал себя сыном Мирового Змея. Он хулит богов, не приносит положенных жертв, не чтит обычаев, которые оставил людям дин. И ворота Вальгаллы будут закрыты для тех, кто честно умирает в битвах, а жертвы не приняты, пока этот конунг Харальд не сойдет в Хельхейм, где ему самое место…
Гунир прервался, промочил горло глотком эля.
– А ты, я смотрю, в это не веришь… – протянул Харальд.
Гость улыбнулся.
– Я был как-то раз на одном датском торжище, конунг Харальд. И разговорился там с одним человеком. Тот сказал, что пробудет на торжище три дня. Мы условились, что на другой день я приду к нему, чтобы поговорить о деле, которое должно было принести выгоду нам обеим. днако на следующее утро его дракар уже исчез из гавани. Через три месяца я снова его встретил. И спросил, что случилось. Не сбежал ли он, струсив? Знаешь, что он ответил? Что в гавань пришел драккар ярла Харальда из северного Нартвегра. А на рассвете следующего дня аральд уже отплыл к югу – в ту самую сторону, куда собирался отправиться и тот человек. Как только драккар ярла стал точкой на горизонте, о отчалил вслед за ним…
Гунир снова глотнул, а потом закончил:
– Этот человек сказал, что там, где плывет ярл Харальд, не бывает страшных бурь. Главное, не приближаться к его кораблю. И не отставать. Иногда, сказал он, за драккаром ярла идут и по два,и по три струга – если их ведут знающие люди. Поэтому я верю, что ты сын Ёрмунгарда.
Врет, подумал Харальд. н пережил немало штормов – особенно в те времена, когда ходил на чужих драккарах. Да и потом приходилось попадать в бурю.
Правда, последние два года все плаванья были удачными. То ли везло,то ли сказывалось то, что разум Ёрмунгарда понемногу прояснялся – потому что его сын жил на берегу, становясь старше и тоже меняясь. Но все равно, он бы заметил плывущие у него за кормой драккары…
Или не врет? В открытом море, возле галльских, английских и прочих берегов всегда болтаются чьи-то корабли. И черные точки, что мелькают время от времени далеко за кормой, дело не редкое.
Опасности они не представляют, догнать его драккар – это еще надо
А слухи о том, что он сын Ёрмунгарда, ходят уже года четыре. То ли из-за глаз, отливающих серебром,то ли из-за его удачливости в походах – а может, по причине и первого, и второго. За это время люди много чего могли напридумывать…
Харальд глотнул эля, заметил:
— Но ты, как я понимаю, прибыл сюда не из-за того, что на йоль все веревки в вашем храме оказались гнилыми. К тому же после йоля уже прошло два месяца. Еcть и другие новости?
Гунир блеснул глазами, улыбнулся, вскинув голову. Косичка на его подбородке забавно дернулась.
– Ты прав, конунг Харальд. То, что люди в наших краях начали говорить о том, что год будет страшным, поскольку боги разгневались – ещё не причина моего приезда. И то, что по всей Упсале кричат – на севере живет отpекшийся от богов,из-за которого Один не принимает наши жертвы, не пускает воинов в Вальгаллу, где положено пребывать храбрецам… которых среди наших мужчин все равно нет, раз никто не решается убить богохульика – это тоже не причина. Нет, я приехал из-за другого. Не знаю, слышал ли ты, что у конунга Ингви Серой Шкуры, который правит Упсалой, есть любимый сын? Астольф?
– Я слышал об Ингви, – проворчал Харальд.
– Но всех сыновей всех конунгов не упомнишь.
Гунир понимающе кивнул.
– Да,тому, кто живет далеко от Ингви, знать его сыновей ни к чему. Месяц назад Астольф отправился поохотиться. И заехал в дом хирдмана Грегги. Тот честно служил его отцу… но Грегги в тот день дома не оказалось. Кое-кто считает, что Астольф это знал, потому и завернул хирдману. Жена Грегги приняла его достойно. С почетом. А ночью сын конунга вошел в хозяйскую опочивальню – откуда его вынесли полумертвым, потому что жена хирдмана сумела добраться до кинжала на поясе Астольфа. И всадила лезвие ему в бок до самой рукояти. Ингви, когда сына привезли с раной, от которой уже воняло, отправился к регги. Но тот успел сбежать, прихватив с собой жену. Конунг Ингви сжег его дом, принеся всех рабов в жертву Одину. Странно, но в этом случае веревки не оборвались.
Сын дурак, холодно подумал Харальд, а отец еще дурнее сына. По древнему обычаю – свободная женщина имеет право убить , если ей приходится защищать себя. И мстить ей за это не положено.
Один Грегги поступил разумно. Особенно когда не стал полагаться на старые обычаи…
– Когда стольф уже умирал, к Ингви пришел какой-то старик, - сказал Гунир.
– Он заявил, что бог Один сохранит жизнь его любимoму сыну, если Ингви даст клятву убить конунга Харальда Змея из северного Нартвегра. оворят, в ту ночь рабские дома конунга Ингви опустели наполовину. Рабы, по слухам, умерли от непонятной болезни… зато Астольф утром встал на ноги. Рана у него в боку зажила за одну ночь. А Ингви послал гонцов к другим конунгам и ярлам. Он собирает большое войско. И летом, когда ночи станут теплыми и короткими, отправится в поход на Йорингард. Но в поход его войско отправится не по морю, а по земле. Ингви собирается перейти через горы. Но и это еще не главнoе…
В зале для пиров стояла тишина. Слова гостя падали в ней звучно, неторопливо.
– стольф, говорят, теперь стал совсем другим. Его слова нынче полны мудрости. Он предрек, что повсюду на земле – и в наших краях,и в ваших, даже в германских – в этом году будет страшный неурожай. И чтобы этого не случилось, Харальд из Нартвегра должен умереть. Я слышал, что конунг Хельги Кольцо лишь рассмеялся, когда к нему приехали люди Ингви. Тогда Астольф отправился во владения Хельги. И в тех домах, рядом с которыми он проезжал, потом пала вся скотина. А добравшись до Рёбьорга, крепости Хельги, стольф вместе со своими людьми разбил лагерь. Они два дня просидели возле ворот – их заперли перед Астольфом и его отрядом, чтобы те не вошли в Рёбьорг. Но на второй день, когда в крепости вдруг сдохла половина всей живности, конунг Хельги сам выехал за ворота. И склонил голову перед Астольфом. Затем принес ему клятву – что встанет под руку Ингви, когда тот позовет…