Брат на брата. Окаянный XIII век
Шрифт:
Юрий нахмурился, засопел сердито в бороду.
–Я подумаю над твоими словами, старик. Может быть, и отпущу, но допрежь всего поговорю с Дубравой. А теперь иди.
Юрий понимал, что купец прав, что ноне он не княжич, а князь, пусть униженный, изгнанный, но князь и должен думать не только о себе, но и о своих детях, о том, что оставит он после себя. Людской молвы Юрий не боялся. Но мысль о замятне, зароненная Федором Афанасьевичем, зримо вставала кровавой Липицей. Умом он это понимал, а сердце тянуло к той, которую называл «ладой». Юрий был готов последовать немедля за Федором Афанасьевичем, но усилием воли он укротил бурлившее в нем
Только через два дня, вечером, в сумерках, в сопровождении одного из гридей, Юрий вошел в дом боярина Кузьмы Жирославича. Предупрежденный заранее, Федор Афанасьевич ожидал его у входа и немедля провел князя в светелку Дубравы.
Только под утро, когда город утонул в белом облаке тумана, князь вышел на крыльцо боярского дома. Тут же перед ним появился Федор Афанасьевич, не сомкнувший глаз всю ночь.
–Вот что, старик, – тихо произнес Юрий. – Поступай, как решил ранее, преград чинить не стану. Об одном прошу, и крест в том целуй, что волю мою исполнишь: коли жив к тому году будешь, через десять лет привезешь ко мне Андрейку. Под присмотром моим будет, службу ему дам. И вот еще что: знаю, не бедствуешь, но и от меня серебро возьмешь.
Федор Афанасьевич в знак благодарности поклонился поясно.
–Пора мне. Зови гридя, – приказал Юрий и, уже прощаясь, сказал: – Лодки уйдут сегодня. Поспеши со сборами.
6Шло время. За делами потихоньку уходила боль Липицы, меньше страданий доставляла уязвленная княжеская гордость, все реже всплывало в памяти великокняжеское величие и пьянящее чувство безраздельной власти. А дел было много. На Волге разбойничали булгары, мордва, в лесах за Узолою и Кезою промышляли ватаги черемисов, да и своих татей в этих диких местах хватало. Крепостная стена и башни требовали ремонта, местами валы оползли, рвы осыпались. Везде нужны были рабочие руки, а их в Городце явно недоставало.
Прежде всего Юрий принялся наводить порядок в округе. Вдоль лесных дорог и троп он поставил сторожевые остроги, на коих наряды дружинников несли службу. Время от времени князь устраивал засады и самые настоящие охоты с собаками и загонщиками на шатучих татей. Присмирели разбойничьи ватаги и ватажки, а многие и вовсе ушли из этих мест, ставших с приходом князя опасными и неуютными. Спокойнее стало и на Волге.
Наведя порядок в округе, князь принялся было укреплять башни и стены Городца, но дело двигалось медленно, и он скоро остыл. Не надолго увлекли его и книги, которые он во множестве нашел в монастыре Федоровском и Архангельском соборе. Князь все больше мрачнел, днями ходил по княжескому терему сердитым и неприкаянным. Видя, что Юрий мается, воевода городецкий Устин Микулич предложил:
–А не след ли тебе, князь, к устью реки-Оки сходить? Ноне там торг большой, лодий много с товарами, купцов заморских немало, а вести со всех земель.
Бывший при разговоре епископ Симон, глядя в загоревшиеся интересом глаза Юрия, напомнил ему:
–Константин запретил тебе, князь, покидать Городец. Доглядчиков в городе немало, коли поплывешь, доведут до брата твоего о непослушании.
–Пусть доведут, – упрямо тряхнул головой Юрий. – Не раб я ему! Чай, не на цепи и не в порубе! Готовь, Устин Микулич, лодии. Чего тянуть, завтра поутру и отправимся.
К Городцу шли неделю, обратно же до места слияния рек Оки и Волги опустились за два дня. Песчаную косу в виде наконечника стрелы было не узнать. Лодок, насадов, мордовских долбленок, высокобортных речных судов
–Да здесь торг почище володимирского будет, – озадаченно произнес Юрий, спрыгивая на берег. – Гридей маловато с собой взяли: коли какая свара начнется, то тяжко с десятком-то придется.
–Не изволь тревожиться, государь, – поспешил успокоить князя Устин Микулич. – На Стрелице токмо торговые дела вершатся, а коли кто недоволен чем или обиду кто кому нанес, так подстерегут где-нибудь на реке, и воздастся обидчику по вине его.
–Что же, разумно, – согласно кивнул князь. – Пойдем же, посмотрим, чем богат торг. Может, себе чего присмотрю. Негоже к княгине без подарка возвращаться.
В сопровождении двух дюжих гридей Юрий и Устин Микулич двинулись вдоль разложенных прямо на песке товаров. Такого изобилия не видел даже владимирский торг. На вопрос «Почему?» воевода городецкий пояснил:
–Так купцы идут прямо в Новгород, минуя стольный град.
–Но почему? – повторил вопрос Юрий.
–Прости, князь, но скажу, как есть: мыто велико на володимирском торгу.
–Вон оно что! Из-за этого мы вдвойне теряем: лишаясь всех этих товаров и мытных денег с них.
–Об этом я и думал, когда толковал о граде в этих местах.
–Хитер ты, Устин Микулич, – улыбнулся князь. – Эко как разговор подвел, да и меня, поди, не только из-за торга сюда привел. Но град надобно ставить не на косе, а там, – показал он рукой на крутой берег, – на Дятловых горах. Сами горы уже что стены стоят, не подступиться. Соседство вот только беспокойное.
–Мордва?
–Они, Устин Микулич.
–Соседей можно и потеснить, – хитро сощурил глазки городецкий воевода.
–Вон как ты размечтался, и я с тобой следом, – рассмеялся Юрий. – Да вот одна беда: в Городце сижу, а не в стольном граде.
–И то верно, – погрустнел Устин Микулич. – Даст Бог, ненадолго.
До самого вечера ходил князь по вольному торгу. Приценивался, заводил разговоры с иноземными купцами, поражаясь их осведомленности о делах Руси, выспрашивал о путях, коими пришли в землю владимирскую. На ночевку расположился Юрий у костра своих старых знакомых, владимирских купцов Романа Богуна и Луки Остроуха. Купцы были гостеприимны, словоохотливы. На вопрос о здоровье князя Константина знакомцы поведали, что тот на людях бывает редко, более печется о душе, нежели о мирских делах. Совсем недавно заложил в Ярославле церковь каменную Спаса. Сам же великий князь словно тень – тих, худ и недужен. Поведали, что в порубежье земли русской неспокойно: опять свеи [54] зашевелились, чудь воюют; в Галиче замятня; половцы безобразничают, народ киевский и переяславский задирают; посетовали, что булгары не дают вольно торговать на Волге, не пускают купцов с Руси в Хвалисское [55] море.
До утра Юрий не сомкнул глаз. Мысли будоражили воображение. Он не хотел смерти старшего брата, но понимал, что только так можно вернуться во Владимир.
Когда возвращались в Городец, Юрий был неразговорчив. Большую часть пути он провел, глядя в воду, пребывая в глубокой задумчивости. По прибытии в Радилов, не заходя в город, он прошел в Федоровский монастырь и много времени простоял на коленях перед образом Божией Матери, а затем до позднего вечера провел в келье епископа Симона в покаянии и душевном разговоре. Осознание содеянного пришло раньше, а вот раскаяние наступило только сейчас.