Брат на брата. Окаянный XIII век
Шрифт:
–Что ты делаешь, государь? Опомнись! Не принимай греха на душу. Зачем пленил безвинных? – встретила княгиня Ростислава укором своего мужа на пороге ложницы. – Зачем тебе их жизни?
До сего тихая, страстная, любящая, она стояла перед ним с гневным взором, неприступная, как в первую их встречу, требовательная и непреклонная, как ее отец – Мстислав Удалой.
–Ты не внял моим словам, просьбам, и множество новгородцев умерло, а выжившие прокляли тебя!
Ярослав поначалу оторопел, увидев перед собой рассвирепевшую
–Замолчи! – закричал он. – Твое дело – детей рожать, меня ублажать, а не лезть ко мне с советами! Ты – жена моя и знай место свое!
Утерев кровь с уголка рта, Ростислава недобро усмехнулась и, смерив мужа взглядом, полным негодования и презрения, произнесла:
–Бог все видит. Ты не раз еще вспомнишь этот день, да вернуть содеянного будет нельзя.
Она отступила на шаг и захлопнула тяжелую дубовую дверь перед разъяренным лицом Ярослава. Лязгнул железный засов.
–Отопри! Отопри немедля! – взревел Ярослав и принялся колотить кулаками, но только сбил их в кровь. Зная, что дверь в ложницу можно выломать только тараном, Ярослав отступился. – Ну, погоди, доберусь я до тебя! Вечно сидеть за запором не будешь: голод не тетка!
–И меня уморишь голодом, как новгородцев? – донеслось из-за двери.
–Вот глупая баба! – в сердцах воскликнул Ярослав и сердито затопал сапогами по лестнице, ведущей от спальни вниз, в горницу, где дожидался его приказаний воевода Андрей Ростиславич. Боярин слышал перебранку князя и княгини и потому чувствовал себя неловко.
–Всех ли переловили пришлых?
–Всех, государь, – вскочил с лавки воевода. – Под две сотни набралось. Ты уж прости, Ярослав Всеволодович, но детишек, коих взяли с бабами, отпустили вольно, – чуть заикаясь, проговорил Андрей Ростиславич.
–Кто посмел перечить моему слову? – возмущенно воскликнул князь.
–Я, государь. Если бы я этого не сделал, дружинники взбунтовались бы.
–Что? – взревел Ярослав.
–Да, государь. После Липицы дружины не узнать. Мужики дерзостны, того и гляди из послушания выйдут.
–Что делается-то! Все против меня: и дружина, и даже княгиня! Ты тоже, наверное, норовишь улизнуть из Переяславля, меня покинуть? – сузил веки Ярослав, остановившись напротив воеводы.
–Не сомневайся, государь. Я – с тобой.
Ярослав еще долго вышагивал по горнице, понося всех и вся. Наконец, чуть поостыв, он распорядился:
–Дозор вышли. Не то придут Мстислав с Константином и повяжут нас сонными.
Но только через неделю пришли князья к Переяславлю. Ярослав понимал, что со своими двумя сотнями дружинников он не сможет противостоять многотысячному войску, и потому вышел из города навстречу Константину.
–Брат и господин, я в твоей воле. Делай со мной что хочешь, но не выдавай меня Мстиславу или брату его – Владимиру.
Константин, протянув
–Не в обиде я на тебя. Живи. В кормление тебе Переяславль. А что до Мстислава и братьев его, так я помирю тебя с ними. Они же тебе, чай, не чужие. Вон их стяги. Поедем к ним да все разом и решим.
Ярослав сделал знак, и из ворот города выехал воевода с десятком гридей.
–Зачем тебе вои? – насторожился Константин, но Ярослав поспешил успокоить великого князя:
–То подарки везут. Негоже к Рюриковичам без подарков.
Мстислав молча взирал на разложенные на ковре золотые и серебряные кубки, сияющее драгоценными камнями оружие, гору рухляди [51] , дорогие заморские ткани. А Константин все говорил и говорил, убеждая князя простить Ярослава. Нелегко Мстиславу было принять решение. Новгород взывал к отмщению.
–Что скажешь, Ярослав, в свое оправдание? – нарушил свое молчание торопецкий князь. – Ты и только ты повинен в этой кровавой замятне.
Константин хотел было сказать еще что-то, но Мстислав остановил его жестом.
–Говори. Я жду, – голос торопецкого князя был глух и недобр. Он исподлобья глядел на своего зятя, дышал шумно, угрожающе.
Ярослав побледнел и, отбросив напрочь наставления Константина, который советовал ему встать на колени и просить у Мстислава хлеба и живота, дерзко заявил:
–Вина на мне, и я в твоей власти, князь. Бери все, чем владею. Хочешь живота моего? Вот он я!
–Жизни мне твоей не надобно. Встретился бы на Липице, не пощадил, а так… не хочу брать грех на душу. Много ты зла принес, Ярослав. Потому простить тебя не могу, но и судить не хочу. А посему Бог тебе судья. Перед Новгородом винись златом-серебром. И вот еще что: дочь мою Ростиславу от тебя беру.
Ярослав вскинулся от слов князя и, дрогнув голосом, проронил:
–Не губи, не забирай дочери своей. Люба она мне. Без нее не жизнь.
–Нет, Ярослав, – холодно произнес торопецкий князь. – Сама Ростислава не хочет быть за тобой, а дочери своей я в обиду не дам.
Когда же Ярослав вернулся в город, в свой терем, Ростиславы уже не было. Она выехала из Переяславля за мужем, спешно, ничего не взяв с собой, и направилась в Новгород, известив об этом своего отца – Мстислава Удалого.
5Лодки и насады, преодолевая течение, шли медленно. Они жались к берегу, словно ища защиты. Вот последний изгиб реки, и взорам открылся Городец-Радилов – город, затерянный в лесах.
Городец смотрелся внушительно: высокий вал; городня [52] , покрытая кровлей; на Волгу выходящие восемь башен, две из которых проезжие; пристань; посады, сползающие от стен города к реке; за отдельной стеной на Княжей горе возвышался княжеский терем, собор, добротные дома бояр. Все это возведено из дуба, и потому город казался черным, неприветливым, неуютным.