Брат на брата. Окаянный XIII век
Шрифт:
Умиротворенным, с просветленным взором входил князь в Городец, еще не зная того, что в тереме уже два дня его дожидается гонец от Константина. Великий князь призывал его к себе. Полуторагодичное изгнание закончилось.
Константин
1С замиранием сердца подъезжал Юрий к Владимиру. Завидев золоченые купола Успенского собора, князь спешился и перекрестился на отсвечивающие солнечными бликами кресты. Два десятка гридей, сопровождавших Юрия, последовали его примеру.
Ближними воротами в город были Волжские, но князь проехал берегом
–Здрав будь, князь Юрий Всеволодович! Легка ли дорога легла? – широко улыбаясь, прогудел один из них.
–Здорово, молодцы! – отозвался Юрий. – А дорога домой короче иной.
–Надолго ли в стольный град? – выкрикнул кто-то из сторожей. Но Юрий, не ответив, пришпорил коня и вскоре выехал на Соборную площадь. Вот и княжеский терем. Встречать на высокое резное крыльцо вышла лишь княгиня Агафья. Расцеловавшись с Юрием по-родственному, она спросила:
–Сразу к Константину пройдешь или отдохнешь с дороги?
–Веди! – коротко бросил Юрий, и от этого «Веди!» повеяло холодом.
Агафья, словно оправдываясь, пояснила:
–Ты на Константина-то зла не держи, что сам тебя не встретил. Недужен он. В харатейной над свитками радеет, – и, уже тише, добавила: – Ты уж не спорь с ним. Потерпи. Недолго уже осталось, – дрогнула голосом Агафья, губы ее задрожали, и слезинки непрошено побежали по щекам.
Юрий обнял Агафью за плечи и негромко сказал:
–Останься, я сам пройду. А за Константина не тревожься. Мне ли спорить с ним…
Князь тихо вошел в просторную светлую горницу. У окон за столами сидели чернецы и писали, склонившись над свитками. Юрий поначалу не узнал великого князя, и только когда чернецы обернулись на скрип притворяемой им двери, в одном из них он узнал Константина. Великий князь постарел еще больше: волос на голове и в бороде был сед и редок, глаза запали в черных глазницах, он стал, казалось, меньше ростом, словно усох. Юрий, одержимый жалостью, невольно потянулся к брату. Константин с трудом поднялся со скамьи. Обнялись молча и долго так стояли, прижавшись друг к другу. Потом Константин сел, указал место рядом Юрию.
–Здоров ли сам? Как княгиня, княжичи, здоровы ли? – спросил великий князь участливо. – Привез ли с собой семью?
–Все хорошо: живы, здоровы, скоро будут. Я посуху, а они рекой.
–Вот и славно. Без семьи-то плохо, – вздохнул, переводя дух, Константин. – А я вот хизну. Ноги вконец отказываются повиноваться, да и дышать трудно стало. Потому тебя позвал. Видно, скоро Господь призовет. Жаль труда, – кивнул он на лежавший перед ним лист тонко выделанной кожи, – не закончу, а хотелось бы.
Юрий взял со стола один из написанных киноварью листов. Прочитал:
«Знаем мы, что все в мире сем суетно и есть суета, всеежитие наше суетно и мимо текуще. Днесь человек родится и, подрастая, стремится к играм, в этом ищет веселья. Затем, бросив игры, ищет женщин и любит их. Потом то для него ненужным станет, и начнет он страдать о чести, начинает воевать, ходит зиму и лето, убивает и сам раны терпит…»
–Я думал, ты летописание творишь, – оторвался от чтения Юрий.
–Не сподобился. Сим трудом великим обременен чернец Матвей. Он еще при батюшке летописание вел.
–«…а потом начнет
Волна жалости захлестнула его, и он, повинуясь чувству, накрыл своей ладонью лежащую на колене руку брата. Она была холодной и безжизненной.
Константин сморщился, как от боли, и тихо сказал:
–Прости ты меня, брат, что возжелал я этого места. Коли можно бы было, повернул время вспять. Но Лета неумолимо течет вперед, и мы лишь капельки в ее могучем потоке. О том и пишу. Позвал же я тебя, чтобы ты рядом был и, когда я отойду в мир иной, взял на себя бремя власти. Об одном прошу: не отринь сыновей моих, будь им вместо отца. Пока же живи в Суздале. Там хорошо, богоугодный город. А теперь ступай. Устал я.
Через неделю великий князь в честь примирения дал пир. Братья целовали крест и клялись в верности друг другу. В разгар веселья Константин объявил боярам и всему честному народу владимирскому, что после его смерти великокняжеский стол переходит к князю Юрию, а коли и того постигнет чаша сия, то стол наследует старший из Константиновичей – Василий.
2Одиннадцатого сентября тысяча двести семнадцатого года под колокольный перезвон князь Юрий вступил в Суздаль. Упрежденные заранее, бояре, священнослужители, горожане встречали князя за городскими воротами.
«Велика честь, да Суздаль не Владимир, – подумал невесело Юрий, всматриваясь в благожелательные, радостные лица суздальцев. – А ведь немало из них и тех, кто супротив меня стоял на Липице. Да, добр и отходчив русский мужик».
Не сиделось Юрию и в Суздале. Пока не ударили морозы и не лег снег, он приказал углубить ров, заменить на дне его колья, обновить участки стен, обветшалой кровли на башнях. Но главное, чему посвятил он все свое время, – это была старая, покосившаяся от времени церковь, поставленная еще прадедом Владимиром Мономахом. Вместо нее Юрий решил поставить собор, большой, пятиглавый, и чтобы купола сияли золотом. Константин поддержал брата в этом начинании и прислал в Суздаль искусных мастеров-камнерезов. Работа закипела, завладев Юрием всецело. Древнюю постройку разбирали осторожно, боясь повредить усыпальницы Ивана и Святослава Юрьевичей, копали ямы под фундамент, возили и тесали камень.
Находясь в сердце земли русской, увлеченный строительством собора, Юрий несколько охладел к делам ратным, меньше интересовался порубежьем. Но соседи напомнили о себе сами. Как-то ночью из Рязани прискакал боярин Митрофан, бывший с князем своим Изяславом в порубе при Всеволоде Юрьевиче и отпущенный вольно Юрием. Поведал боярин историю страшную, кровавую.
Скончался князь Роман Глебович, и младшие князья собрались в Исадах, чтобы решить, кому быть старшим над всеми в земле рязанской. Князья Глеб Владимирович и Константин пригласили братьев и их бояр к себе в шатер, чтобы за чаркой меда поговорить о делах, попировать по-родственному. Когда веселье было в разгаре, в шатер ворвались слуги князя Глеба и служившие ему половцы. Они набросились на ничего не подозревавших князей и бояр. Обагрили кровью братьев свои мечи Глеб с Константином.