Братик
Шрифт:
Брат Великого князя и велел подвесить Трубецкого на дыбу и спросить, не он ли команду тому конюху дал, его придушить подушкой. И пяти минут князь не провисел, как говорить начал. Сняли его и при благочинном протоиерее Сергие настоятеле церкви Троицы Живоначальной в Калуге все его признания записали. И про татя этого рассказал и про татарина Ахметку и про дворецкого князя Ивана Кубенского подстрекавшего Трубецкого на воровство сие.
Что теперь со всеми этими знаниями делать, Ляпунов даже подумать боялся. Кто он — нищий почти сотник с южных рубежей с засечной черты, которого судьба
Тем не менее ответ на его невысказанный вопрос ответчика нашёл. И им оказался глухой мальчишка, что чудом после посещения Троице-Сергиева монастыря заговорил.
— Нужно срочно в Москву ехать. И взять с собой пару купцов, пару дворян и протоиерея Сергия. И поспешать надо. Уверен, что есть в Калуге люди Кубенского и Шуйских и они уже прознав по наш розыск скачут в Москву, а если и не скачут, то коня запрягают. Опередить не удастся, а вот не дать в Москве ворам подготовиться в наших силах.
Говорил Юрий Васильевич немного не понятно. Некоторые буквы не так выговаривал, некоторые проглатывал. Ляпунов бы с ребёнком совсем малолетним сравнил, который только учится говорить… Конечно, он и учится говорить. Три месяца назад бы немец немцом. Но понять князя Углицкого сотник понял. Да и привык уже немного к его речи. Когда тот медленно отдельные слова произносил, так и вообще понятно, ну и иногда акцент вроде как проскальзывал, словно ляха или татарина по-русски научили говорить. Так и понятно, он же, ну Юрий Васильевич, не слышит, что говорит, некому подсказать и поправить, показать, как правильно.
Речь речью, а мысль правильная — поспешать в Москву надо, не дать успеть ворам подготовиться. Это как сеча. Застать врага врасплох не дать выстроиться — это уже половина победы. А потом нужно нанести разящий удар в самое слабое место. И этим слабым местом сейчас был князь Кубенский — дворецкий у Ивана Васильевича.
— Может выслать конца к Великому князю? — спросил Тимофей Михайлович у князя Углицкого и сам руками замахал, не слышит же его отрок.
— Я напишу, — присутствующий при разговоре литвин бросился к листку бумаги и стал свинцовым карандашом на нём писать.
— Нет. Высылать гонца не будем. Без Трубецкого и купцов с дворянами в Думу не сунешься. А князь Кубенский уйти сможет. Эх, нам бы в Кремле своего человека, чтобы проследить за Кубенским. Что делать будет, к кому побежит, ежели весточку получит, — развёл руками Юрий Васильевич.
— Так есть у меня. Зять. Ай, забываю, напиши, Иван Семёнович, что есть такой человек. Токмо и к нему гонца надо послать? — схватился за голову Ляпунов.
— Отправь. Только наблюдать, — прочитав очередную записку кивнул князь Углицкий, — И дай команду быстрее собираться.
И вот они уже два дня по полностью раскисшей земле двигаются к Москве. Та метель последняя в году видимо шла вольготно с полудня на полночь все засыпаю толстым слоем снега, а потом сразу на глазах тучи попрятались за горизонт и весь этот снег выскочившее на небо на следующий день солнце растопило. И дороги и без того весной труднопроходимые превратились не в дороги, а в ловушки с жидкой грязью.
Бросили они возок. Нда, а оказалось, что княжёнок-то и не умеет ездить в седле. Ну, да… А что — понятно. Если мальца не учить сидеть в седле, то как он научится. Сразу ноги себе стёр видимо Юрий Васильевич. Но виду не подавал, ходил только раскорякой вечером и стонал потом в избе у старосты в селе, где они остановились.
Не так уж и сильно скорость добавилась. Отряд у них получился больно разношёрстный. Были бы с ним одни его вои, так быстрее бы двигались. А тут и купцы и дворяне местные и священника два. И разные у всех лошадки.
Ничего доберутся.
Событие двадцать шестое
— Я, — Юрий ткнул в грудь себе пальцем. Дурацкая привычка то ли от реального князя Углицкого осталась, то ли сам уже приобрёл. Глухота давала о себе знать. Он не до конца понимал, донёс ли он мысли до «собеседника». Не слышал ведь не только других, но и себя.
Прошло две недели уже после возвращения их отряда в Москву. Шуму было преизрядно. Думцы, как и следовало ожидать разделились сначала на две фракции. Шуйские с подпевалами горой встали за князя Трубецкого из того просто соображения, что он хоть и сукин сын, и вор, и тать, и… но это свой сукин сын. Плюсом понимали ведь, что вчера Андрей Шуйский Честокол, сегодня князья Кубенский и Трубецкой, а завтра и вовсе все Шуйские и их приспешники могут далеко на севере в монастырях оказаться, а то и на плахе.
И тут надо отдать должное митрополиту Макарию. Его выдвинули на это место вместо низложенного Шуйскими митрополита Иоасафа. Однако теперь он, как и его предшественник Иоасаф, стал выступать против Шуйских. Возможно, и бунтом каким могло это противостояние кончится. Денег и влияния у Шуйских могло хватить народ на Москве поднять, воспользовавшись даже незначительным предлогом. Весна. Цинга гуляет по стране. Оспа недавно прокатилась по Первопрестольной. Хлеб опять-таки весной вздорожал. Найдут повод, только спичку поднести, народ вспыхнет. Но не допустил Макарий. Он привёл на Думу благочинного протоиерея Сергия настоятеля церкви Троицы Живоначальной в Калуге, и тот, крест целуя, подтвердил, всё что купцы и дворяне про дела князя Трубецкого рассказали и про покушение на глухого брата Великого князя со слов самого Трубецкого.
Иван Васильевич сам отходил плетью Трубецкого и рычал на думцев, требуя на кол вора посадить. Могло всё бедой кончиться. Но Макарий дело выправил, отправили Ивана Ивановича Трубецкого и князя Кубенского, лишив деревенек и прочего имущества, в монастырь на Белоозеро.
И всё. А можно было и того и другого подвесить на дыбу да про воровство подробно расспросить. А могли Шуйские решив, что край пришёл и бунт поднять, а то и отравить или ещё как убить Ивана Васильевича. Смогли же мать его отравить. А так вроде миром разошлись. Имущество же князей Кубенского и Трубецкого отошло по приговору Думы пострадавшей стороне, то есть, Юрию.