Братик
Шрифт:
Артемий Васильевич версию слышал, но не верил. И вот только что убедился, что это правда. Сейчас проводил он Ивана до его опочивальни, а там огромный траходром и четверо воинов — спальников при этом двое в кольчугах. Ну, как они переодевали Ивана, он видел, а вот легли они с ним на одну кровать или устроились на коврике рядом, точно сказать не мог. Но кровать была шириной точно больше трёх метров. Все четыре даже.
Как узнает вскоре Боровой постельничим сейчас у Ивана Матвей Федорович Монастырев-Бурухин. Дядька такой с седой бородой огромной, до пупа достающей, со шрамом сабельным на лице. Кондиций не выдающихся, с самого Ивана ростом, то есть где-то метр семьдесят, и в плечах не Евпатий Коловратий. Обычный дядька лет пятидесяти.
Так про песенку.
На следующий день история с заутреней повторилась. Юрий от духоты и вони окружающих опять сомлел, и опять был монахами отнесён к себе. По дороге, неудобно упокоившись на костистом плече монаха, он решил, что хватит и дал себе зарок заняться физическим здоровьем своего тела.
Решил по пять раз в день по пять раз отжиматься. Потом семь отжиманий через неделю, десять, пятнадцать и так далее до пяти сотен. Кроме отжиманий ещё и приседать решил, так же, по нарастающей. Хотелось бы ещё и турник иметь, но чего нет в его опочивальне того нет. А вот пресс можно так же лёжа покачать. Гантели бы ещё… И велотренажёр.
Первая же проба пера оказалась ужасной. Тело Юрия смогло отжаться всего три раза. К тому же амплитуда так себе. Пришлось чуть план скорректировать. Не с пяти раз начать, а с трёх.
С приседаниями получилось не лучше. В планах у Борового было с десяти штук начать. Но на седьмом ноги задрожали и поднимать тельце тщедушное отказались. Пришлось уменьшить план и начать с пяти приседаний. Только пресс не подвёл. Планировал пять раз сесть из положения лежа, сел. Планировал ноги за голову забросить тоже пять раз, и это смог сделать.
А на следующий день Юрий Васильевич одержал важную победу. Грохнувшись в обморок на второй заутреней, Боровой решил этим фактом воспользоваться. Провести половину жизни в храмах поклоны отбивая совсем ему не улыбалось. Нужно было как-то избавиться от общего сбора в Архангельском или похожим на него Успенском соборе, том самый, что воздвиг архитектор Аристотель Фиораванти. Потому на третий день княжич ещё раньше якобы в обморок грохнулся и дольше не приходил в себя, пока к нему не привели докторуса. Хрен его знает какой национальности, всё одно не слышал Артемий Васильевич ни черта. Но был доктор европеец — это точно. Костюм явно не русский.
На четвёртый день опять в Архангельском соборе Юрий снова притворился, что сомлел. И это не тяжело было сделать, ноги сами подкашивались. Ничего ведь не изменилось — духота, вонь от стоящий рядом бояр и прочих дворян. Отнёс его всё тот же монах здоровяк, хотя может и не монах. И инок может быть в рясе, и подъячий даже, может и из белого духовенство кто. Сразу после заутреней к нему примчался Иван и видимо что-то зло выговорил обоим монах, пусть монахи будут для краткости. Те видно было, что не особо послушались Великого князя, стояли прекословили. Иван убежал. Потом они в шахматы играли и Грозный опять учил младшего братика говорить. Видимо успехи были, так как частенько тот хлопал Юрия по плечу и обниматься лез.
А вот на вечернюю молитву, когда опять стали Юрия собирать, то Иван Васильевич пришёл с палкой и избил обоих монахов и старого и молодого, причём до крови и членовредительства. Старому лоб рассек палкой, а здоровенькому молодому переломал пальцы или палец на руке, которой тот от Великого князя посмел защищаться. Монахи убежали, Иван пошёл сам молиться, а вечером с ним пришёл снова доктор и митрополит Макарий. Кричали друг на друга, Иван заехал доктору в солнечное сплетение и тот свалился на пол. Потом злые друг на друга и сто процентов на Юрия Васильевича все ушли. Но утром монахи уже были другие и с ними доктор. Они одели Юрия и никуда не повели. Точнее повели в комнату с кучей икон внутри хором, и один из монахов там для Борового отдельное богослужение провёл. Доктор стоял рядом и время от времени у княжича пульс щупал.
Закончилось
Событие одиннадцатое
Дни были одинаковые. Или он их сделал одинаковыми? Претворившись немощным? Должно быть докторус запретил его из… А чёрт его знает, как это место называется? Из Кремля? Так это слишком большое понятие. Теремного дворца ещё нет. Его построят для первого царя из династии Романовых — Михаила. В шахматы он играл с Иваном и другими боярами в Царицыной палате, а иногда в Грановитой. А жил? Княжеский дворец представлял собой не единое большое здание, а несколько отдельных построек. Такой комплекс, насколько помнил Артемий Васильевич, называли хоромами. Дома стояли группами, а соединялись — переходами и холодными сенями — тамбурами. По устройству хоромы напоминали усадьбу богатого помещика с кучей теремов. Почти каждый член семьи великого князя, а затем царя имел свой отдельный особняк. Вот и у Юрия был свой невдалеке от Царициной палаты. В тех хоромах, где обитал Иван была своя молельня, а в его, ну пусть тоже хоромах, этого не было. Кроме спальни был кабинет, мыльня и гридница, наверное. Это такое большое и пустое помещение, где вдоль стен стояло несколько лавок и сундуков. Потолки во всех покоях или комнатах были сводчатые и расписаны. Краски потускнели от времени и кое-где из-за влажности отслаивались. Во всех комнатах, кроме спальни, где была огромная печь, было прохладно и сыро. Это всё на втором этаже, который был переходами со спусками и подъёмами соединён с хоромами Ивана, Анны Глинской и Ивана Шуйского. Остальные Шуйские и Глинские с Воронцовыми и прочили боярами жили отдельно. При этом хоромы Шуйских были не меньше царских, но были в отличие от них деревянные. Настоящие сказочные терема.
На первом этаже, который назывался подклеть, жили слуги и те, кто входил в княжий двор… дворянами должно быть их уже называют. Кроме монахов у Юрия были и свои дворяне. По крайней мере, несколько мужчин в ярких кафтанах иногда наверх поднимались. Один раз, спустившись в подклеть Артемий Васильевич видел, что тётка с мужиком выбираются из помещения ещё ниже. Там был люк и ступеньки вниз в холодную темноту вели. Вынес мужик оттуда несколько реп в деревянном ведре и ведро крупы. Пшеницы, должно быть? Полбы? Это вроде тоже пшеница. Женщина несла ведёрко с мочёными яблоками и второе с квашеной капустой.
Как зовут всех этих дворян и слуг Боровой не знал, да и не мог узнать. Ну, хотя он начал над этим работать. И чуть не спалился сразу. Вовремя рот закрыл и задумался.
Он попросил Ивана научить его грамоте. Ну, как попросил. Увидел, что тот читает книгу и тыкнул в неё пальцем на себя указывая. И тут дошло, что буквы — это звуки. Он просто не должен их понять. Нужно действовать по-другому. Нужна азбука с картинками.
Иван попытался прочесть слово или даже предложение. Видно было, что рот открывался. Но одумался сразу и развёл руками.
Юрий указал на письменный прибор, стоящий на столе. Иван наморщился, хлопнул себя по лбу и заорал на сидящего у печи боярина или дворянина. Тот пригрелся видимо и поник головой, дрых, гад, на работе.
То, что Великий князь на него заорал можно было по двум вещам определить, во-первых, из разинутого рта слюна и до Юрия долетела, а во-вторых, боярин этот или дворянин так подскочил, что чуть до трёхметрового потолка сводчатого не достал головой.
Не было этого заспанца долго. Артемий Васильевич решил уже, что и вовсе не будет этого товарищи и взял перо сунул Ивану и произнёс слово, что лучше всех у него получается: «баба». И показал, чтобы старший братик написал на листке. Грозный репу почесал, вышел в соседнюю комнату и вернулся с документом каким-то в трубочку свёрнутым. Он положил его на низкий типа кофейного резной столик и написал требуемое.