Братья 2. За закрытой дверью
Шрифт:
– Андрей, пожалуйста, еще немного…
– Мира, тебе нужно лечение, чтобы поскорее восстановиться. Я привезу Мишутку завтра утром, а потом и вечером. Побудешь с ним дольше. Ему самому ведь скоро кушать, ведь так?
– Да, он ест почти все, только болгарский перец и баклажан не любит.
– Мама готовит ему по три блюда на выбор, думаю, с этим не будет проблем.
– А где он будет спать? Где останется сегодня на ночь?
– У Кристины, но я тоже буду там ночевать. Мира, я позабочусь о Мише, обещаю.
– Хорошо. Там в сумке, что я привезла Кристине,
– Отличная идея, так и сделаем.
Андрей излучает оптимизм, но мне не помогает. В сердце влетает пуля за пулей, когда обнимаю сыночка на прощание. Машу ему «пока» и киваю Андрею, давая знак заканчивать, больше я говорить не могу.
– Мира, я еще заеду сегодня. Привезу твои вещи, что-нибудь вкусное. Я скоро.
Они уходят, а я плачу. Как прожить еще дней шесть неспособной просто быть рядом с ребенком? От слез отвлекают медсестры, они приходят обработать рану и очень мягко поддерживают меня. К концу процедуры я даже улыбаюсь, где-то нахожу в себе силы лечиться и принять обстоятельства такими, какими они уже являются.
Ночь. Мне вкололи что-то, от чего хочется спать. Уже могу передвигаться, но на короткие расстояния: сходить в туалет или взять стакан воды. Встаю я не для этого. Хочу опустить жалюзи, чтобы желтые фонарный свет не дрожал на стене. Можно было бы нажать на кнопку, и прибежала бы медсестра, мне же хочется самой, пусть и поколет рана.
Дохожу маленькими вполне уверенными шажками, дотягиваюсь до веревки и замираю. Он смотрит на меня, стоит и смотрит. Не хочу даже знать, сколько он там стоит. Что чувствую, глядя на человека, который чуть не убил меня? Удивительно, но ненависти нет. Смотрит он на меня, не моргая, глубоко и даже смиренно. Что чувствую к тому, кто виновен в том, что не могу сегодня уложить сына? Чертово понимание и что-то еще, что-то такое, что тошно от себя самой. Опускаю жалюзи и ложусь в постель. Не хочу его видеть, не хочу о нем думать, не хочу его любить.
Глава 21
Стук в дверь – и входит женщина, которой даже больничный халат не мешает излучать синеву. В синем брючном костюме, с пятеркой синих камней на руке – Раиса Ивановна не изменяет любимому цвету. В целом она выглядит даже живописно: добавить рыжую короткую стрижку и корзинку исключительно оранжевых фруктов.
– Здравствуй, Мирочка, как ты себя чувствуешь?
– Здравствуйте, да вроде ничего. Не могу дождаться, когда уже выпишут. Я так соскучилась по Мишутке…
– Не переживай за него, с Мишуткой все будет хорошо. Мы все его очень любим и желаем тебе, Мирочка, поскорее поправиться. Кстати, для этого я принесла витамины. Подумала, что Андрей и так здесь устроил цветочную оранжерею, а вот фрукты…
Раисе Ивановне нужно еще постараться, чтобы отодвинуть многочисленные букеты со столов и поставить свой
– Я взяла твою любимую хурму и апельсины. Витамин C творит чудеса!
– Большое спасибо, Раиса Ивановна.
– Нет, Мира, нет, – она устремляется на меня решительный взгляд. – «Спасибо» должна сказать я. Спасибо за одного сына и прости за другого. Вряд ли кто-то способен понять тебя лучше, чем я. И я была на твоем месте, и я проходила через эту ужасную стадию.
Мне и сейчас не по себе, но когда Раиса Ивановна поднимает блузку и показывает рубец от шрама на животе, я совсем теряюсь. Ощущение, что в легких растопили печь, жаром травит дыхательные пути, а от угарного газа слезятся глаза.
– Это был нож. Двенадцать швов, – Раиса Ивановна опускает ткань и смотрит мне в глаза.
– Дима не хотел причинить мне вред, он целился в Андрея. Это случайность, – увожу я взгляд.
– Кирилл тоже бросился с ножом не на меня. Он бросился на Диму.
Горький шок не позволяет выдавить и звука из открытого рта. Смотрю на Раису Ивановну, словно в зеркало. В данный момент нас отличает только одно: она научилась говорить со своей горечью на языке.
– Ты же знаешь, как появился Дима. Кирилл изнасиловал меня на выпускном, он был парнем из параллельного класса, сын друзей родителей. Мне нравился другой мальчик, что жил по соседству, отец Кристины и Андрея. Их обоих звали Кириллами, это ужасно нелепо. У моих детей одинаковые отчества, хоть разные фамилии. Я забеременела от своего насильника. Когда родители узнали, мне они не поверили и силой затащили замуж. Кажется абсурдом: это же были не царские времена, где к детям относились, как к собственности. Другого выхода я не нашла. Мне было восемнадцать, я собиралась поступать в медицинский, учиться, выйти замуж за Кирилла, все мечты рухнули в один миг. Что бы я делала с ребенком сразу после школы? Свадьба так свадьба.
Всю беременность муж не поднимал руку. Видимо, считал, что, пока во мне его часть, я автоматически принадлежу ему. После рождения Димы все изменилось. У него был нелегальный бизнес, муж постоянно выпивал и принимал наркотики. Во время синьки ему казалось, что он нашел у меня в постели любовника. Начал угрожать, бить, мог во время еды принести библию и читать закон Ветхого Завета, о том, что жену-прелюбодейку следует закидать камнями до смерти.
Сына Кирилл не бил, но и полюбил не сразу. Иногда его переклинивало и он кричал, что я родила не от него, что это ребенок Кирилла, выбивал у меня признание. Когда пырнул меня ножом, Диме было где-то столько, сколько сейчас Мишеньке.
Этой фразы достаточно, чтобы меня прорвало. В слезах все. Печь взрывается, и тяжелыми камнями засыпает сердце.
– У Димы долго были синие глаза, такие темно-синие, как бывают у новорожденных. Кириллу это не нравилось, он хотел, чтобы сын был его копией. Потемнели у Димы глазки где-то в два с половиной, тогда отец его и полюбил. В тот день Кирилл снова перепил, орал, что я шлюха и прикончит моего ублюдка. Я кинулась на нож автоматически, материнский инстинкт сильнее инстинкта самосохранения.