Братья 2. За закрытой дверью

Цинова Ада

Плачу так, что горло раздирает. На перенос ситуации в свою сторону я пока не способна. Мне просто жалко детей и женщин, которые любят своих детей больше жизни. Мишутка сливается с маленьким Димой из прошлого, этот цельный образ невинного ребенка и угрозы для него выворачивает меня наизнанку. Так больно мне не было, даже когда поймала пулю.

– Никому не рассказывала эту историю, – поджимает тонкие губы Раиса Ивановна. – Все думают, что у меня шрам от обычной женской операции. Разве повернется язык сказать, что пырнул муж, когда закрыла собой его же сына?

Мира,

правда в том, что когда они хватают оружие, причина всегда одна. Ненависть к тебе. Все остальное – предлог, попытка оправдать себя в своих же глазах. Все эти случайности не случайны, они логический исход насилия. Мне повезло, что Кирилл умер раньше, чем меня убил. Знаю, такое нельзя говорить, но я каждое воскресение ставила свечку за то, чтобы его кто-нибудь прикончил. Не знаю, Бог меня услышал или дьявол, но я благодарна. Просто знаю, что если бы не умер он, то умерли бы либо я, либо Дима, что для матери равнозначно. До сих пор каждое воскресение ставлю свечку в благодарность высшим силам за то, что в мою жизнь пришел и другой Кирилл, за то, что пришло счастье.

– Вам было проще, – выдавливаю я, вытирая жидкость с лица рукавами. – Вы ненавидели своего мужа, а я своего люблю.

Улыбаюсь сквозь новые потоки слез. Раиса Ивановна смотрит на меня, легонько кивая. Она ничего не говорит, ничего не говорю и я. Ее история задела меня, ее задел мой ответ. Не знаю, сколько проходит времени до того, как открывает дверь и входит сначала огромный букет золотистых роз, а потом и Андрей.

– Мира, я пока без Миши, но скоро… Мама?

С нами молчит и Андрей. Картина не очень, знаю. Его мать в медитативном состоянии все еще покачивает головой, я никак не вытру насухо опухшее от плача лицо.

– Мама, что ты наговорила Мире? Неужели ты не понимаешь, что ей и так тяжело?! Мире нужны исключительно положительные эмоции, чтобы восстанавливаться, а ты довела ее до слез! Как ты могла? Думаю, тебе лучше уйти.

Еще никогда не слышала, чтобы Андрей повысил голос на мать. Раиса Ивановна приходит в себя и кивает на этот раз единожды и четко. Она идет к двери, но разворачивается, потому что я говорю:

– Спасибо, Раиса Ивановна, мне нужно было это услышать.

Говорю я с той горечью, что совсем недавно казалась неподъемной.

Глава 22

Как послушная пациентка, выполняю все предписания врачей в надежде, что отпустят раньше. Увы, не прокатывает. Лежу целую неделю, скучаю без Мишутки, иногда плачу, если накатывают плохие воспоминания. Смотреть в окно боюсь также сильно, как и снова ошибиться. Пока лежу в больнице, я не могу предпринимать решительные действия, не могу ничего исправить или разрушить до основания. Здесь я недееспособна, хоть и защищена. Только спокойнее мне не становится. Затянувшаяся трагедия порядком раздражает.

Конечно, в моей жизни есть не только плохое. Есть «плохо» и есть Андрей. Мне кажется, он вообще забросил работу, только и носится ко мне в больницу и домой. Он привозит цветы, развлекает и целует руки также часто, как я прошу забрать

меня отсюда. Все чаще у меня такое чувство, что я до сих пор прячусь у него на груди от проблем, смерти и боли, а он все также пытается меня спрятать. Если бы Андрей мог, он бы, конечно, спас меня, но он не может. Себя спасти могу только я сама, поэтому придется оторваться от него, выбросить оставшуюся туфельку и шагать по дороге из собственной крови к собственным решениям.

– Ну что, завтра утром после перевязки тебя выпишут, – делится радостной новостью Андрей. – Врачи говорят, что ты большая умница. Мне дали подробные рекомендации, сегодня же куплю необходимые препараты и повязки. Как хочешь провести завтрашний день? Просто дома с Мишей или, может, сделаем праздник? Все будут очень рады тебя увидеть.

– Андрей, – беру его за руку и убиваю его улыбку взглядом. – Мне нужно побыть одной. Больше всего на свете я бы хотела взять Мишутку и пару недель пожить где-нибудь далеко от всего, от всего этого… Я не могу вернуться в твою квартиру и к себе домой не могу. Мне нужно дальше…

– Хочешь поехать в свой домик в Юрмале?

– Если это возможно.

– Да, разумеется, – трет переносицу Андрей. – Он все еще твой, там ничего не переставляли, все эти годы работал клининг. Только, Мира… Ты еще слаба для дальних поездок, ты уверена?

– Да, я хочу туда, хочу к морю, холодному и отрезвляющему морю. Мне нужно разобраться в себе, понять, чего я хочу. Андрей, знаю, ты представлял все иначе, прости…

Сжимаю его руку еще крепче, Андрей накрывает мою ладонь своей и сжимает в ответ.

– За что? – улыбается он. – Мира, я все понимаю, правда. Если тебе так будет лучше, я буду счастлив. Позволь мне помочь. Я закажу мебель для Миши, продукты и всякие мелочи, чтобы в том доме можно было жить. И я настаиваю на том, чтобы нанять тебе помощницу. Женщину с медицинским образованием и опытом работы няней. Тебе пока понадобится помощь.

– Хорошо, спасибо.

– Тогда закажу билеты на завтра. Мира, я уверен, что ты со всем справишься, ты очень сильная.

Кто-то из нас приближается к другому. Теперь не только руки сплетены, ноги тоже соприкасаются. Лица так близко, что выдохи Андрея гладят мою щеку.

– Еще бы. Как много силы я стащила у тебя.

– Ты стащила не только силу. Я так люблю тебя. Мира, я буду скучать.

– Я тоже.

Андрей касается моих губ своими, я отвечаю. Нет страстных поцелуев, нет двойных перемещений языков, нет взрыва под кожей. Мы обмениваемся целой серией крошечных частых поцелуев. Они даже не о нежности, они о тепле и надежде.

Следующий день оказывается ужасно длинным, но пролетает незаметно. Финальное обследование, выписка, наконец-то встреча с ребенком вне больничных стен. Андрей помогает мне собрать вещи и пройти регистрацию на самолет. Прощание выходит сумбурным. Вижу, как сильно Андрей переживает за меня, я точно также переживаю за Мишутку. Да, у меня еще не зажившая рана, многие обычные действия приносят боль, но я должна справиться ради сына.