Братья Львиное Сердце [перевод Б.Ерхова ]
Шрифт:
— Зачем ты зря говоришь, Юнатан? — снова возразил Маттиас. — Я слишком стар, чтобы возглавлять борьбу. Он ведь правду сказал, этот Ведир, — жив ли я, мертв ли, кому какая разница!
— Ты не должен так говорить, — вмешался я. — Теперь ты–мой дед.
— Ну, тогда, значит, есть еще ради чего жить. Но возглавлять борьбу – на это я не гожусь. Тут нужна молодость. — Он вздохнул. — Если бы Орвар был с нами. Но он сидит в пещере и достанется Катле.
Я увидел, как побледнело лицо Юнатана.
— Посмотрим, — пробормотал он, — кто достанется Катле. — А потом
Он пролез через люк в свой «уголок», отбросил матрац, на котором мы спали, и поднял две незакрепленные половицы. Я увидел глубокую черную дыру.
— Отсюда начинается мой подземный ход, — гордо сказал Юнатан.
— А где он заканчивается? — спросил я, хотя догадывался, каким будет ответ.
— В лесу за стеной, — ответил Юнатан. — Еще несколько ночей работы, и ход будет готов. — Он влез в дыру. — Хотя попотеть еще придется, — добавил он. — Сам понимаешь, мне не улыбается вылезти из–под земли и тут же попасть в объятия Толстого Додика.
Юнатан пропал в темноте, а я долго сидел и ждал. Вернулся он, толкая перед собой корыто с землей. Он подал мне корыто, а я выволок его через дверку к Маттиасу.
— Еще землицы на мое поле, — довольно сказал Маттиас. — Теперь бы немного бобов и гороха на семена – и конец голодухе!
— Ничего тебе поле не даст, — спокойно сказал ему Юнатан. — Ты, видно, забыл, что из десяти горошин девять заберёт Тенгил?
— И то правда, — Поморщился Маттиас. — Пока он хозяйничает в Шиповничьей долине, от голода да от нужды не уйдешь.
Теперь Маттиасу предстояло прокрасться в поле и опорожнить там корыто, а я должен был стоять у двери и быть на чеку.
— 3асвисти, — сказал Юнатан, — если заметишь хоть что то подозрительное.
Я умел насвистывать одну песенку, мы с Юнатаном выучили ее давным–давно, когда еще жили на земле. В то время мы часто насвистывали вместе. Дома по вечерам. Так что свистеть я умел.
Юнатан залез в свою дыру копать дальше, а Маттиас закрыл дверку и задвинул ее буфетом.
— Запомни, Сухарик, пусть это накрепко отпечатается у тебя в голове! Никогда, никогда не забывай закрывать люк и ставить на место буфет! Помни, ты сейчас живешь в долине, над которой властвует Тенгил! Не забудешь?
— Не забуду, — обещал я.
В кухне было почти темно. Фонарь, стоявший на столе, горел тускло. Маттиас загасил его.
— Пусть во всей долине стоит черная ночь, — сказал он. — Слишком в ней много глаз, которые хотят видеть то, что им видеть не следует.
Потом он взял корыто и пропал с ним, а я встал у открытой двери. И в самом деле, во всей Шиповничьей долине стояла черная ночь. Темнота окутывала дома, темнота нависала над ними сверху. Не светила луна, не сияли звезды, повсюду густела черная тьма, и я ничего не видел. Зато и глаза ночи, о которых говорил Маттиас, они ведь тоже ничего не видели, одно это чуть утешало меня.
Но стоять у двери было тоскливо и одиноко, да и жутко тоже. Маттиас все не приходил. Я начал тревожиться
И тут довольно далеко от меня я увидел Маттиаса с коры том в руках, он пробирался в зарослях шиповника. Я в панике оглянулся. И увидел … Толстого Додика, спускавшегося со стены по веревочной лестнице.
Не так–то просто насвистывать песенку, когда ты напуган до смерти. Песенка просто не получалась. Но все–таки я вы давил из себя что–то похожее на нее и увидел краем глаза, как Маттиас юркнул в кусты.
А Додик уже нависал надо мной.
— Ты чего свистишь? — проревел он.
— Я … я только что выучил эту песенку, — пропищал Я. — Она у меня никак не получалась, а сейчас взяла и получилась. Хотите послушать?
И я опять засвистел, но Додик не дал мне продолжить.
— А ну брось! — гаркнул он. — Вообще–то я не знаю, запрещено свистеть или нет, но скорее всего запрещено. Наверное, Тенгилу это бы не понравилось. И потом дверь в доме должна быть закрыта, понял?
— Тенгилу бы не понравилось, что дверь открыта?
— Не суйся, куда тебя не просят! — сказал Додик. — Делай как говорят! Нет, подожди! Дай мне ковшик воды, ходишь–ходишь тут из–за вас взад–вперед, в пору помереть от жажды.
Я подумал: а что, если он пойдет за мной на кухню и не за станет там Маттиаса? Как быть тогда? Бедный Маттиас! Смертная казнь тому, кто гуляет по ночам, — про это я уже наслышался.
— Сейчас принесу, — заторопился я. — Одну минутку, мигом обернусь.
Я побежал в кухню и стал нашаривать бочку. Она стояла в углу. Потом нащупал ковш и зачерпнул воды. И тут почувствовал, что кто–то стоит в темноте у меня за спиной. Никогда еще я не испытывал такой жути.
— Зажги свет! — рявкнул Додик. — Хочу посмотреть на вашу крысиную нору.
Руки у меня дрожали, все дрожало, но я как–то сумел за жечь фонарь. Своими огромными ручищами Додик взял ковш и стал пить. Он пил и пил, казалось, живот у него без донный. А потом кинул ковш на пол, огляделся вокруг и за дал вопрос, которого я ждал и боялся:
— Старик Маттиас, что здесь живет, где он сейчас?
Я не отвечал. Я не знал, что ответить.
— Ты что, оглох? Я тебя спрашиваю! — загрохотал Додик. — Где старик Маттиас?
— Он спит, — ответил я. Что же еще я мог ответить?
— Где?
Рядом с кухней в маленькой каморке стояла кровать Маттиаса, я прекрасно знал об этом. Но знал также, что сейчас его там нет. И все же ткнул пальцем в дверь:
— Там.
Не сказал, я едва слышно пискнул. Воображаю, какой жалкий был у меня вид. Додик расхохотался.