Breakfast зимой в пять утра
Шрифт:
– Лучше скажи, как тебя зовут? – произнес я.
– Боб!
Разрази меня гром, если вру, – паренек буквально с кончика моего языка подхватил это имя.
– Так я и знал, что тебя зовут Боб, – засмеялся я. – Ты как-то похож на… Боба.
– Боб, – подтвердил паренек. – Правда, в детстве меня звали Фанни.
– Ты и впрямь «смешной», – одобрил я. – И чем ты обрадовал этот мир, Боб?
– Этот паскудный мир, сэр, можно обрадовать только своей смертью, – не раздумывая ответил парень.
Я замешкался, потом рассмеялся – так нелепо контрастировала
– Однако ты не очень торопишься обрадовать этот мир, парень, – сказал я. – Дорогие лыжи… Вокман, который не сползает с твоих ушей. Живешь на всю катушку – и такие мрачные мысли… Небось едешь в Колорадо, кататься на лыжах?
– Еду домой, в Пуэбло, штат Колорадо. А лыжи мне подарил один чудик. Они ему чем-то мешали. Такие лыжи стоят дорогого автомобиля. Сделаны по заказу. Впрочем, вы наверняка в этом ничего не смыслите.
– Верю тебе на слово. – Мне не хотелось прерывать разговор, мальчишка вызывал симпатию.
– Я подвез тому чудику какой-то важный документ. Он прыгал от радости. А когда узнал, что я родом из Колорадо, подарил мне лыжи. А мисс Бреджес, моя хозяйка, решила, что я их где-то стибрил, – такие лыжи на гарбиче не валяются… Хотела заявить в полицию, а я собрался и дунул от нее домой, в Колорадо. Из-за таких дамочек, как мисс Бреджес, хочется удавиться. У нее никогда не было мужа. В молодости ее еще натягивали, а когда состарилась – плюнуть никто не хочет, вот она и ярится. Вначале ко мне приставала – еле отвязался, на ночь дверь шкафом перегораживал…
– Подожди, – не понял я. – Твоя хозяйка? Комнату у нее снимал? Съехал бы, и дело с концом.
– Съехал… Она вперед с меня деньги взяла за полгода. А с лыжами допекла. Черт с ней, пусть подавится моими деньгами. Местечко, правда, у нее было неплохое, на углу Колумбуса и Сорок седьмой Манхэттена. Можно было днем заехать, отдохнуть от работы.
– А кем ты работал?
– Мессенджером. Вообще-то я рок-музыкант. Играл на гитаре. Но ребята разбежались, и я пересел на велосипед.
Лососина показалась слишком соленой, пришлось ее отодвинуть. А может, просто не терпелось приступить к стейку, но слишком уж большой кусок, даже два куска.
– Слушай, Боб, выручай… Я, видно, пожадничал. Паренек пожал острыми плечами.
– Не робей, Боб. На одном йогурте можешь на лыжах не устоять.
Я придвинул к нему чистую тарелку и переложил в нее часть своего заказа – кусок стейка, салат, потом плеснул в бокал вина…
Боб вскинул маленькие красноватые глазки, обрамленные ржавыми ресницами, и, отбросив стеснение, приступил к еде с яростью оголодавшего щенка. Вероятно, обед в вагоне-ресторане не входил в стоимость его билета.
Некоторое время мы резво уплетали и периодически чокались. Вино оказалось не только холодным, но и приятным.
– Оно вкусное, потому что холодное, – поправил меня Боб. – Вы не пробовали вино моего отца. У нас на Великих равнинах есть ранчо с виноградником. Отец и вкалывал там, как кореец. А вообще-то старик работал на заводе резиновых
В вагоне-ресторане было шумно и весело. Пассажиры переходили от столика к столику с вином и тарелками в руках – видимо, ехали люди знакомые между собой или туристическая группа… Временами кое-кто из них покидал ресторан и, пройдя коротким коридором, исчезал за торцевой дверью вагона. Потом возвращался… Торцевая дверь вела на обзорную площадку, примыкавшую к ресторану.
Я не спешил попасть на площадку – ночью ничего не видно, а завтра, поутру, все будет наверняка ярче и острее.
Понемногу Боб «распотрошил» меня – любая информация о России вгоняла его в состояние неистового восторга. Он хлопал ладонью по столу и переспрашивал. Однако он и сам многое знал… Боб слышал о Ленине и Горбачеве. Знал писателей – Солженицына и Ломова (или Сомова, я не понял). И о Чайковском слышал – как-никак музыкант, хоть и «рок», от Чайковского он даже балдел… Что касается города Санкт-Петербурга, то тут Боб стоял насмерть: это американский город в каком-то штате, и все! А насчет красивейшего города мира, так это я вообще перегнул палку: самые красивые города – Нью-Йорк, Вашингтон и Денвер. Ну может быть, еще Роттердам, он слыхал о Роттердаме от отца, который в молодости плавал моряком и бывал там…
– Клянусь, Боб, я тебя сейчас стукну по затылку! – взъярился я не на шутку. – Нельзя же быть таким… Тебе двадцать лет, ты закончил школу, читал книги, смотришь самые разные кинофильмы. Наконец, ты музыкант… Слушай, может, ты меня разыгрываешь? – осенило меня. – Может, ты считаешь, что человек из России – нечто вроде индейца племени навахо? И притворяешься, чтобы не обидеть меня своей ученостью? А, Боб, признайся! – Я был обескуражен – рядом со мной сидел типичный американский оболтус…
Боб сник. Опустил плечи, лениво гоняя по тарелке стружку картофеля.
– Вы бы слышали, как я играю на гитаре, – произнес он тихо. – Вы сразу бы поняли, что этот малый не промах.
– Да, жаль, что я не слышал, как ты играешь на гитаре, – согласился я.
– И не услышите, – вздохнул Боб. – Гитару сломали… Когда распалась группа, я решил стать койотом, играть на себя, в одиночку. Подобрал местечко на Таймс-сквер, там часто ошиваются разные фаны… Подошел какой-то пуэрториканец и сказал, чтобы я убирался, это его место. Он играл на какой-то железяке с усилителем. Неплохо у него получалось, в стиле «хеви-металл»…
Я перебрался на Ист, встал через квартала два. Играю. Вдруг он подбежал и палкой начал дубасить по моей гитаре…
Боб не закончил рассказ и поднял глаза. Позади меня стояла улыбчивая официантка. Выяснив, что нам ничего больше не надо, протянула желтый квиток. Надо было расписаться. Первым поставил закорючку Боб. Вторым – я…
– Простите, мистер, – сказала официантка. – С вас еще шестнадцать долларов и десять центов.
Я разинул рот…
– Сожалею, мистер. Вино и сигареты не входят в оплаченное фирмой меню. И лососина тоже. Рыба значится как деликатес.