Breakfast зимой в пять утра

Штемлер Илья Петрович

– Слушай, женщина. Два часа ночи. Или рассказывай, или я уйду, и ты не получишь свои ночные десять долларов…

– Хорошо, хорошо. – Официантка перестала «раскатывать на коленях тесто» и вскинула руки на манер персонажей из итальянских фильмов. – Все, все… Рассказываю. Клянусь мами, самое плохое, когда человек жадный, он становится слепой, ничего не видит, только себя. Мой Стасик – так я сына назвала, в честь Анастаса Микояна – после института работал инженером. Потом он подал документы на выезд в Израиль – сам знаешь, да, как все происходило, ведь в нашей семье никогда не было евреев. Мы деньги заплатили и получили письмо, что наша дорогая тетя Песя целый день плачет в Израиле, хочет видеть своего родственника Стасика с семьей. Стасика выгнали с работы. Сказали: если ты армянин и вдобавок еврей, то сам найдешь себе работу, а позорить завод не дадим никому. И Стасик устроился работать страховым агентом… Еще чай хочешь,

нет? Что, пузырь слабый? Ладно, ладно. Слушай дальше… Приехали в Лос-Анджелес, думали, что здесь много армян, большая община, нам помогут. Но никто нам не помог. Что у нас было? Один контейнер с рваным бельем… Только сестра хорошо устроилась. Один армянин, зубной доктор, взял на работу ее дурака мужа. Сестра нашла учеников – сольфеджио учить. «До-ре-ми-фа-соль», сам знаешь. Окна открыты, весь день несчастные дети гаммы кричат, как певчие в Эчмиадзине… А я, Стасик и его жена бегаем, ищем работу. Наконец Стасик устроился страховым агентом. Он пришел к сестре и говорит: «Тетя Эмма, поддержи коммерцию, застрахуйся с мужем». Сестру Эммой зовут, наш отец-шофер назвал ее в честь автомобиля «эм-один», такая машина была давно, «эмка»… Сестра говорит Стасику: «Хорошо, мы согласны. Только отдашь нам половину денег, которые получишь за нашу страховку». Стасик согласился. Прошло три года. Стасик нашел работу компьютерщика, купил дом, внук родился. Вдруг его вызывают в страховую компанию. Там был начальник-армянин из Степанакерта. Говорит: «Слушай, Стасик, кто такая Эмма? Твоя тетя?! Ах, сволочь, смотри, что нам написала! Требует вернуть ей деньги, а то подаст в суд. Возьми письмо, почитай». Стасик прочитал письмо и как стоял, так упал… Потом мне письмо принес. Я сразу узнала почерк сестры. Она написала, что, мол, ваш страховой агент Анастас Арзуманян три года назад плакал-умолял, чтобы застраховать меня с мужем на сто тысяч долларов. Пользуясь тем, что мы плохо знали английский, подсунул нам договор совсем не такой, о каком говорил. Мы подписали. Теперь мы выучили английский и поняли, что есть страховые компании лучше вашей. Требуем вернуть нам деньги, которые мы вам заплатили, – семь тысяч долларов и еще моральные издержки. Иначе мы напишем туда, куда надо, где специально следят за жуликами из страховых агентств. И вас с этим негодяем Анастасом Арзуманяном будут судить… Представляешь, родная тетя! – Официантка вновь принялась горестно «раскатывать на коленях тесто». – Я, как была в чувяках и халате, побежала на Сансет-бульвар, где жила эта гадина. Упала в ноги, рву волосы. Как ты могла такое написать?! А сестра говорит: «Слушай, что ты волнуешься? Так все делают, это ведь Америка. Компания вернет нам деньги, мы тебе отдадим то, что сняли со Стасика, как комиссионные за нашу страховку. И еще дадим, когда получим за моральные издержки. И вам хорошо, и нам хорошо». А ее дурак муж говорит: «Если будет суд, Стасик скажет, что тоже плохо знал английский. Пусть компания за все отвечает». Такие звери!

Официантка умолкла, повернула голову и посмотрела на дверь, что вела в подсобку. Заскрежетали петли, и в дверной проем высунулось широкое, волосатое лицо, похожее на физиономию уменьшенного Кинг-Конга.

– Аня, ахчи! Таз помой! – хрипло произнес «Кинг-Конг». – Два часа таз грязный стоит. И ведро. Барашка куда складывать? Ты головой думаешь? – Дверь захлопнулась.

Теперь мне стало понятно, почему со всего Лос-Анджелеса съезжаются люди в этот духан, чтобы поглазеть на лучшего повара из бакинской гостиницы «Интурист».

– Ладно, ладно! – Официантка махнула руками в сторону подсобки. – «Ахчи»! Тоже мне, девчонку нашел. На одну минуту присела, уже «таз помой»…

– Чем же кончилась эта история? – спросил я, расплачиваясь за кутабы и чай.

– Пока все тихо. Но если Стасика отдадут под суд, клянусь, я им горе сделаю…

Лос-Анджелес… еще немного

Двое славных людей – муж и жена, Генриетта и Марк, – несколько часов кряду возили меня по Лос-Анджелесу и рассказывали все, что они знали о Городе Ангелов.

– Если бы на свете не было Санкт-Петербурга, – говорила Генриетта, – первым городом мира я бы признала Лос-Анджелес.

Марк согласно кивнул, он внимательно следил за дорогой…

– Чем я благодарна Советам, так это вколоченным в пионерскую голову пренебрежением к обогащению. Здесь я смотрю на очень богатых людей, как на экспонаты, без восхищения и без зависти, – продолжала Генриетта. – А мир, что нас окружает, меня будоражит до спазм в горле. Часами я могу смотреть на океан…

– Просто перед океаном, как перед Господом, все равны, – буркнул флегматичный Марк. – Я не откажусь от миллиончика или двух, пусть лежат себе.

– Пусть себе лежат, – согласилась жена. – Мы на авеню Вильшер. А вот дом с самыми дорогими квартирами в мире.

Дом безликим каменным фасадом смотрел на авеню,

названной по имени владельца этого здания. Каждая «квартира» занимала весь этаж и стоила несколько миллионов. Можно было прожить всю жизнь, не выходя из этих стен. В доме было все – от магазинов до парка, разбитого на крыше, и вертолетной площадки…

В свое время приятель Бернарда Шоу, «упертый» социалист по фамилии Вильшер, приобрел в даун-тауне участок земли и принялся возводить дом, дав тем самым работу калифорнийскому люду. За внешней заурядностью дома скрывались квартиры необыкновенной роскоши, квартиры-дворцы. Вильшер оказался предтечей современного «китайского пути», умудрившись совместить марксизм с капитализмом. Его увлеченность «прогрессивными идеями» была настолько сильна, что, будучи не единожды женатым, красавчик Вильшер несколько раз разорял своих состоятельных женушек, вкладывая деньги во всемирные социалистические фантазии. И самый дорогой в мире дом, с его системой «замкнутого в себе сообщества богатых обитателей», являл абсурдистское воплощение социалистической утопии Вильшера для… богатейших людей.

С именем капиталиста-марксиста Вильшера связано производство магнитных браслетов и поясов для гипертоников. Перехватив мой удивленный взгляд, Генриетта подтвердила:

– Да-да. Кульбиты судьбы. Кстати, за магнитные браслеты Вильшера почему-то судили.

– Вероятно, «левак» гнал, сукин сын, – буркнул Марк. Рассмеявшись, я чуть было не упустил информацию о музее нефтяного магната Поля Гетти, мимо которого мы проезжали. Тоже весьма занятная история… Сам Гетти никогда не был в музее, построенном на его деньги. Он жил в Англии, он любил Италию, он уважал Америку и хотел, чтобы американцы прочувствовали предмет его любви. Одержимый идеей, он купил в Помпее замок, разобрал и перенес в Лос-Анджелес. Со временем музей превратился в своеобразный Центр искусств, со своим театром, библиотекой, ресторанами. Гетти завещал похоронить его на территории музея, но власти Лос-Анджелеса эту просьбу отвергли – Гетти был связан с нацистской партией. Не повезло старику, так его и похоронили в Англии, даже деньги не помогли…

Подумаешь, деньги… В Лос-Анджелесе деньгами никого особо не удивишь – больше на миллион, меньше на миллион! Поброди по Беверли-Хиллз, поглазей на поместья, где живут кинозвезды, адвокаты, врачи, где чуть ли не треть особняков принадлежит «новым русским». Или, скажем, прошвырнись по Родео-драйв, одной из пяти самых дорогих улиц мира, где не в каждый магазин тебя еще и впустят, если ты не кинозвезда и не король Саудовской Аравии, которые тоже, кстати, попадают в магазин по аппойтменту, заранее оговаривая день и час… Беверли-Хиллз – один из городов мегаполиса, где есть свой мэр, своя полиция, свое собственное законодательство…

В стародавние времена на этой земле, выжженной солнцем, находилось ранчо вдовы мексиканского солдата. Так она и жила там со своими детьми и братом, который ее нередко обижал. Вдова подала в суд, и брата отселили, правда, пришлось уплатить семнадцать долларов за дерево, что посадил брат, и два доллара – судебные издержки… Много произошло занятного на этой земле за полтора столетия – и набеги индейцев, и войны, и истощение почвы от выпаса овец, и неурожаи фасоли, а в 1912 году даже открыли нефтяное месторождение… Наконец, кинозвезда Мэри Пикфорд купила себе охотничий домик, который стал вторым после Белого дома знаменитым домом Америки. С тех пор и воссияла слава Беверли-Хиллз, города богачей…

– Справа дом, где жил Бинг Кросби, – говорит Генриетта, – а дальше – зеленые ворота, – там скончалась Элла Фицджеральд. Слева особняк Люси Болл… А вон ограда Пола Ньюмена… А в этом доме, у своей любовницы, был убит Дикси Сигал. Как, вы не слышали о Дикси? Он основал Лас-Вегас в тысяча девятьсот тридцать шестом году, город-казино. Дикси задолжал шесть миллионов Меиру Лански, министру финансов короля гангстеров Аль Капоне… А в том доме жил Дуглас Фербенкс…

Генриетта мне напоминала сейчас участкового милиционера, товарища Алиева, из далеких дней моего детства.

Участковый ходил по нашим дворам после десяти вечера и проверял, все ли дети дома, – шла война, и в затемненном от налетов немецкой авиации городе детям гулять было небезопасно. Правда, на Баку не упала ни одна бомба, да и самолеты над городом не появлялись – немцы бомбить Баку не хотели, надеясь поживиться нефтью. Участковый Алиев – в майке, в широких ушастых брюках-галифе, цветастых теплых носках-джерапах и галошах – заходил во двор и выкрикивал: «Сухенко, дети дома?» – и ждал ответа. «Везировы, дети дома» – и ждал ответа. Нашу фамилию Алиев выговорить не мог, он ее доступно упрощал: «Штепсель, дети дома?» А иногда, из уважения к моей бабушке, вопрошал: «Мадам Заславская, ваш внук… этот бандит дома?» Участок у него был довольно просторный, но Алиев всех жильцов знал наперечет: кто где прописан и сколько имеет детей. «Чтобы вражеский диверсант не проник!» – объяснял он бабушке свое рвение…