Бремя удачи

Демченко Оксана Б.

В коридоре Гюнтер заметил постороннего, ускорил шаг, нагнал наивно прячущегося в первой попавшейся аудитории чужака.

– Что вас привело в университет, любезный герр Шлом? Неужели «Дорфурт сегодня» заинтересовался большой наукой?

– Час назад скончался вице-канцлер, сразу после визита сюда, – прошипел едва слышно репортер. – Герр Брим, как истинный патриот, вы должны сообщить мне роль в этом темном деле предателя Леммера.

– Как истинный патриот, я оберегаю честь и тайну оружия нации, – важно сообщил Гюнтер, крепче перехватывая руку репортера. – И репутацию университета в целом. Я предоставлю вам возможность обсудить подозрения в деканате факультета права. Идемте.

– Но

я…

– Да, вы изложите все свои версии. Первая тянет на пять лет изоляции от общества. Но я не специализируюсь в юридических вопросах. Потому мы и идем за консультацией к профессионалам.

Глава 6

Ликра, Белолесский уезд,

450 километров к востоку от Боровичей,

9 августа

Что чувствует человек, лишившись зрения? Ужас до предела сжавшегося мироздания, которое стало чужим, наполненным остроугольными загадками, колючими тайнами, тесными сомнениями, страхом удушающей неопределенности – бесформенным и бесцветным. Позже приходит отчаяние: неужели это навсегда и необратимо? А когда вместе со зрением уходит слух…

Шарль осмотрел ошейник, лежащий теперь в руке обычным украшением из серебра со вставками полудрагоценных камней. Разомкнутый блокиратор выглядел безопасным, приятно ощущался пальцами, солидно шуршал звеньями. Магия в вещице не замечалась, зато рука немного немела от контакта с блокиратором: он и сейчас самую малость, но тянул на себя способности, ослабляя их. Джинн скомкал цепочку, уложил в платок, завернул понадежнее и сунул в карман. Передернул плечами, нехотя признаваясь себе: если на его шее пожелают повторно застегнуть блокиратор магии, он сочтет это казнью. Он и теперь не может сказать наверняка, перенесет ли чудовищное давление темноты и тишины. Темноты шестого чувства и тишины – седьмого, этого сдвоенного удара утраты, едва не лишившего остатков желания жить. Все, чем Шарль де Лотьэр, маркиз Сен-Дюпр был без малого год назад, сгинуло, исчезло, расползлось гнилой фальшью. Золотой джинн, высшая ступень для основного состава ордена. Тот, кто способен строить иллюзии непостижимо высокого уровня, недоступного для магов иных школ. Даже Марк Юнц при всем его таланте не смог дать толкование теории поддержания сюр-иллюзий без постоянных затрат силы и необходимости проявлять себя.

Он, маркиз Сен-Дюпр, владел даром, который позволяет свободно моделировать свою внешность, вылепливая достоверное для всех семи чувств идеальное «я». Сегодня – двухметрового гиганта, белокурого арьянца из центральных провинций или могучего рыжеволосого жителя Норхи. Завтра – тонкого и темного, как сушеная змея, обитателя южных лесов ростом чуть выше полутора метров, на вид почти ребенка… Самое надежное магическое зрение, самое изощренное контрольное зеркало показывали бы именно иллюзию, подтверждая ее безупречность. Даже касаясь кожи, любые специалисты, что уж говорить о простых людях, ощущали бы заданные джинном свойства.

И вдруг – темнота, тишина и собственное лицо, почти забытое, отнюдь не идеальное – настоящее, природное. Свой голос, лишенный чарующих ноток могущества убеждения. Свои руки, со шрамиками большими и малыми, с грубой кожей и сильно поврежденным ногтем большого пальца… Как принять все это? Как смириться и зачем жить дальше? Собственно, он все еще пытается найти ответы. Спасибо упрямейшей Беренике фон Гесс: у него так много вопросов, что думать над ними наконец-то стало привычно, это тоже часть смысла существования. Задавать себе вопросы, вслушиваться во внутреннее

«я» и искать ответы. Понимать, что все семь чувств при любой их развитости не меняют способности к диалогу с собой и не помогают его вести. Иногда даже мешают, отвлекая на внешнее и малосущественное. Как она сказала… «Чем удача отличается от судьбы»? Вопрос, так и не получивший ответа. Однако теперь, на северной ветке железной дороги, невесть где, посреди пустоты болот и лесов, он постиг азы различий и научился не завидовать обладателям восьмого чувства. Тут бы с семью управиться.

– Шарль, ты водичку-то пей, – посочувствовал Корней, по-прежнему поддерживая под плечо. – Никогда я не ценил эту магию. Задуряет она людям голову и сушит их, снутри измором берет. Думаешь, зять мой счастливее стал, когда магию получил, богатство и домик в столице? Да Ленка моя вона – что ни день нас поминает. Мне аж икается. Простая жизнь – она всегда организму полезнее, роднее.

Шарль выхлебал содержимое фляги, остатками умылся, тряхнул головой. Решительно натянул картуз.

– Ты как, в бега или дело сполнять? – строго уточнил начпоезда.

– Корней Семенович, как можно, – укорил Шарль. – Если по сути глядеть, а не по внешнему, кроме вашей семьи никто обо мне и не вспоминает во всем свете. Так куда мне бежать, если все важное – здесь, в Ликре? Во Франконии мне на шею накинут не блокиратор даже, а удавку.

– Пистолет-то у тебя есть, но я не верю в эту гадость, грязи они боятся, и осечка у них опасная, – поморщился Корней. – Револьверты понадежнее. Свой отдам, наградной. Пошли уже, вона как они расшумелись: «Срочно, тайно». Уважение, вишь, выказывают. И дела требуют. Сам – он мужик серьезный. Надо понимать.

– Да я прямо отсюда и…

– И прямо отсюдова глупости свои выбрось из головы. Надо что? Дело исполнить и живым остаться. Значит, сперва еду собрать, куртку да иные вещички, нож надежный, – начал перечислять Корней. – А тем временем котел прогрею, перегоним поезд туда, откуда идти быстрее и сподручнее. Ты с зимы у нас, а пока что в ум не вошел, хуже дитяти неразумного. Тут места такие, что дуриком прут только те, кто утопнуть вздумал. Как же слово-то называется ученое, а? Суцид.

– Суицид, – поправил Шарль. – Но это не про нас, нет. Было по зиме помутнение ума, однако же я справился.

– Именно. Идем, по уму все сладим. Карту дам. Хорошая, еще прежний начпоезда вдвоем с зятем ее дорисовывали. Гривки лесистые, тропы по болотине, самые гнилые топи, заимки и надежные места – все указано в точности. Карл – он охоту уважал. Какой мех моей Ленке добывал! Да ты сам знаешь, Люсе шубки остались. Лисья старая длинная, а еще и соболья душегреечка с бисером…

– На охоту приглашаете? – заинтересовался Шарль.

– В зиму, ежели не сбежишь, приглашу, – задумался Корней. – И чего все в город лезут? Видел я эту столицу. Сплошной шум. Степенности нет в людях, уважительности.

Шарль промолчал, не мешая деду Корнею рассуждать о зиме, городе и падении нравов в новом веке. Начпоезда ворчал знакомо и неторопливо, даже обстоятельно. Рядом с ним джинну было куда проще привыкнуть к себе – полноценному, снова наделенному магией. Возле деда, с его простотой и верой в обычное и добротное, осознанный отказ от соблазна сменить внешность или частично ее улучшить проходит куда естественнее, без внутреннего слома. Золотой джинн Сен-Дюпр предпочитал показывать себя с роскошными темными волнистыми волосами. Цвет глаз выбирал чаще всего синий, темный и глубокий. Голос настраивал придирчиво, делая несколько выше собственного, более напевным, с некоторым придыханием. Три – пять сантиметров к росту тоже добавлялись почти сами собой.