Бремя удачи
Шрифт:
Мир, как однажды сказал Голем, – это колебание близ состояния равновесия самых точно и тонко настроенных весов на свете. Чаши стоят почти ровно, пока значимые взгляды и главнейшие интересы могут удерживать баланс, пока люди в силах договориться, пока полумифическое общее благо и совершенно невидимая глазу мораль хоть как-то влияют на принимаемые решения… Пока расхождение интересов и оценок не достигает критического состояния. Нарушь баланс – и колебания усилятся. И однажды, ничем не успокоенные, они склонятся к крайности худшей и страшнейшей – войне. Тот же Голем называл войну безжалостным способом выигрыша для избранных. И безнадежным путем к
Для мирного времени общая удача, хоть это звучит нелепо, сравнима с упругим уплотнением, что успокаивает весы, ограничивает размах резких колебаний, дает надежду на обретение равновесия после возмущения и на благоразумие, на укрощение жадности, пересмотр весомости альянсов и союзов. Все это возможно, пока есть люди, готовые договариваться. Увы, иногда достаточно убрать лишь нескольких, буквально двух-трех, расчищая дорогу войне, и она становится неотвратимой. Особенно если повод к ней дает трагедия. Не случайная, поскольку никому не нужных войн не бывает. Армии со своих земель на чужие двигают полководцы и стратеги, ведомые жаждой власти, славы и наживы… И управляют они не удачей, но расчетом.
Карл Льюис – тот самый человек, жизнь которого сама по себе вполне случайна. Он может стать правителем Ганзы или отказаться от поста в пользу брата. Он может преуспеть в своих реформах или сдаться под натиском организованного противодействия оппонентов. Но его насильственная смерть, тем более прилюдная, превращенная в зрелище и заранее обреченная стать главной темой всех старосветских газет, она ничуть не случайна. В последний год Карл Льюис посетил многие нетитульные провинции большой Ганзы. Имея должность генерального военного инспектора, он был, по сути, равен военному министру. Он знал, что очень скоро станет первым человеком страны: дядюшке ведь далеко за восемьдесят… Но, уважая военных и ценя порядок, Карл Льюис не понимал пользы войны, способной разорить его страну дотла и разорвать на части.
В свою очередь война, выгодная многим, обещала выход из затянувшегося кризиса. Она пока что не могла состояться, ей еще предстояло, как кукушонку в чужом гнезде, сбросить в небытие всех лишних, используя и их смерть себе во благо…
Кем бы ни был главный игрок партии сторонников войны, он сделал для выигрыша все возможное: исключил случайности и расставил людей. Выбрал явных виновников и укрыл в тени тех, кто их обрек на заклание. Кто такой князь Волевский? Тайный советник и доверенное лицо самой правительницы Ликры, публичный сторонник мира, друг правителя Мадейры, меценат, благородный человек. А еще тот, кто заказал и подготовил намеченное убийство.
Зачем? Разве есть однозначный ответ на этот вопрос, особенно для Геро? Она куда больше понимала в магии притяжения душ, нежели в ненависти и расчете… Но пока что бомбы не взорвались и выстрелы не прозвучали. Послания и отчеты Волевского более не кажутся тайной полиции Ликры достоверными. Невнятные намеки правителя соседней Серпы на некую угрозу не вызывают более насмешек. Птица удачи недавно позвонила домой, попросила к аппарату Карла фон Гесса и сказала, что «один узелок наверняка лопнет именно двадцать восьмого», если не приключится хоть какая-то нелепая и спасительная случайность, которая даст миру маленький шанс одуматься… Сама она, птица, полагала: для случайности на этих узких улочках еще очень много места.
Свое имя Геро унаследовала из древних легенд, так звали одну жрицу. Она полагала себя причастной к одной из величайших случайностей, позволяющих сберечь хрупкий мир. На этой вот улочке, прямо сейчас, в жалких декорациях наспех оштукатуренных стен, разыгрывался
Люди улыбались, держали в руках цветы, переговаривались и смеялись… Люди не слышали и не видели того, о чем знали лишь единицы, что укрылось от внимания тайных служб стараниями их же сотрудников, тоже сделавших свою ставку – на предопределенность.
Далеко, за пределами видимости, возник и разросся шум. Карл Льюис приехал в Мадейру как гость. Он оставил свою охрану на вокзале и следовал по давно оговоренному маршруту, слепо и в общем-то глупо полагаясь на порядочность врагов и надежность друзей…
Геро прищурилась, наблюдая растущее волнение толпы. Люди уже видели кортеж из трех автомобилей и двигались. Те, кто был в первых рядах, чуть сторонились, давая дорогу. Прижатые к стенам напирали, толкаясь и готовя цветы… или нечто иное.
Равшан топтался в самом первом ряду. Он был дважды нелеп в приметном полосатом халате чужака и иноверца, с серьезным лицом и прижатыми к груди руками с «подарком». Этот предмет, выданный ему «хорошими людьми», был похож на яблоко. Безобидная игрушка, согретая теплом ладоней, так полагал Равшан. Человек с тростью, оплативший работы и знающий язык Ликры, назвал эту вещь «сюрпризом для важного человека». Ценным и дорогим. Равшан стоял и всем своим видом выказывал готовность вручить подарок. А еще он испытывал гордость, ведь ему доверили важное. Все это видели и его хозяева, которые затеяли игру и теперь со стороны наблюдали за ее финалом. Они ничуть не сомневались в своем нелепом «фундаменталисте».
Равшан держал бомбу и с любопытством глядел на красивый открытый автомобиль – дорогущий «хорьг». Тот мягко плыл по улице все ближе и ближе. У человека, сидящего на кожаных подушках заднего дивана, было уже много цветов и подарков, его встречали щедро. На круглом лице Равшана отразилась задумчивость. Он что-то прошептал, взвешивая на ладони свое адское «яблоко»… и отвернулся, расталкивая людей и покидая улицу. «Хорьг» покатился дальше. Наверное, только Геро заметила злость человека с тростью. Она не услышала самой ругани, но уловила эмоции. Всплеск был велик и ярок: хозяин клял последними словами дурака-южанина… А затем самодовольно усмехнулся, радуясь предусмотрительности: есть в запасе иные люди. Хоть один, а задачу выполнит, случайности исключены многократной подстраховкой.
Второй бомбист был человек надежный, идейный. Он ни в чем не сомневался и жадно вглядывался в кортеж из трех машин, выбирая наилучший момент для броска. Но стоящая рядом женщина толкнула под локоть, и мадейрец на миг отвлекся, заглянул на самое дно медово-карих глаз. Наверняка он желал оттолкнуть досадную помеху, но замер, ошарашенно и даже обреченно. Женщина, прекрасная, как богиня, отвернулась и подарила улыбку бликам солнца на воде, играющим по другую сторону дороги, там, где начинается набережная и река течет синевой опрокинутого неба. Карл Льюис перестал существовать в мире, растворился в отчаянии несостоявшейся влюбленности, в черном разливе ревности – и одиночестве. Мужчина развернулся к воде и бросил теплую, нагретую рукой бомбу, желая стереть проклятые блики и хоть так вернуть внимание своей богини…