Бремя власти: Перекрестки истории
Шрифт:
Ребенком он был очень привлекателен внешне, с годами стал безобразен до карикатурности. Художница Елизабет Виже-Лебрен так описывает его внешность: «Павел был чрезвычайно некрасив. Курносое лицо его с большим ртом и длинными зубами походило скорее на череп мертвеца. Глаза имели чрезвычайную подвижность, но взгляд нередко светился непритворной добротой. Он был ни толст, ни худощав, роста ни высокого, ни низкого; фигура его была не лишена элегантности, но лицо сильно походило на карикатуру» [9;81].
Во всей особе Павла, в его походке, манере одеваться и держать себя было что-то претенциозное и театральное, что-то эксцентричное. Но подобными чертами характера отличался не один только Павел: вспомним хотя бы гениального чудака Суворова, обладавшего «манерами полишинеля, дающими ему вид старого шута» [7;178]. А как выглядит, например, такая
Особенности собственной внешности и характера не могли не волновать Павла. Во время путешествия по Европе граф Северный встретился в Цюрихе с великим физиогномистом Иоганном Каспаром Лафатером, [143] который оценил Павла как человека неуверенного в себе, смятенного духом, но стремящегося к самоусовершенствованию.
Лафатер смог увидеть двойственность натуры Павла, заметив: «Природа сделала вас веселым, ибо вы добродушны. Но вы, должно быть, часто подвергаетесь плохому расположению духа: должны были легко и часто погружаться в ужасную пропасть замешательства – смущения, которое иногда граничит с отчаянием. Ради Бога. не падайте духом в такие мгновения!.Темная грозовая туча вскоре пройдет мимо. скоро, скоро сможете вы снова воспрянуть, если только ненадолго представитесь самому себе» [32;91].
143
Лафатер Иоганн Каспар (1741–1801) – швейцарский писатель. Автор популярного в конце XVIII века трактата по физиогномике.
Лафатер советовал великому князю доверять себе, опираться на присущие ему доброту, честь, справедливость и простосердечие, и тогда «вы никогда не сделаете зла, никогда не станете злым человеком! Вы сотворите много добра, и тысячи возрадуются, если только вы не станете действовать хуже, чем честность и доброта вашего лица позволяют мне надеяться, с уверенностью ожидать того. У вас черты лица, в которых, я хотел бы сказать, покоится счастье миллионов!» [32;92]. Энтузиазм Лафатера, как мы знаем, не оправдался, и правление Павла не принесло счастья ни миллионам подданных, ни ему самому.
Ближе к истине оказался кумир Павла Фридрих II, пророчески высказавшись о личности великого князя: «Он показался гордым, высокомерным и резким, что заставило тех, которые знают Россию, опасаться, чтобы ему не было трудно удержаться на престоле, где, призванный управлять народом грубым и диким, избалованным к тому же мягким управлением нескольких императриц, он может подвергнуться той же участи, что и его несчастный отец» [55;119–120].
Несомненно, что речи Лафатера воодушевили Павла, но хватило этого воодушевления ненадолго. Присущие ему с юности свойства личности, развиваясь соответственно обстоятельствам, образовали постепенно характер весьма сложный и противоречивый, соединяющий впечатлительность, живое воображение, мечтательность и чувствительность со вспыльчивостью, обостренным самолюбием и подозрительностью. Благосклонная к Павлу княгиня Ливен замечает, что «в основе его характера лежало величие и благородство – великодушный враг, чудный друг, он умел прощать с величием, а свою вину или несправедливость исправлял с большой искренностью. Наряду с редкими качествами, однако же, у Павла сказывались ужасные склонности. С внезапностью принимая самые крайние решения, он был подозрителен, резок и страшен до чудачества» [54;179].
Настроения великого князя, его образ жизни вызывали опасения Екатерины. К концу жизни она укрепилась в убеждении, что Павлу нельзя доверить трон, и решила передать власть внуку Александру, минуя его отца. В 1794 году она попыталась обсудить этот проект в Совете, понимания не нашла, но планов своих не оставила.
Великая Екатерина скоропостижно скончалась 5 (16) ноября 1796 года. Ее внезапная смерть открыла Павлу дорогу к трону.
Власть
Долгие десятилетия томился Павел в ожидании престола. Ему казалось,
Наконец он дождался своего часа!
Пружина, сжимавшаяся столь долго, резко распрямилась, и курносый чертик в треуголке вырвался из своей гатчинской коробочки, кривляясь и гримасничая, пугая почтенное общество, за тридцать с лишним лет правления Екатерины привыкшее к совсем другим обыкновениям и порядкам. Воцарившись, Павел не изменился, как можно было бы ожидать, в лучшую сторону, а еще более укрепился в мнительности и подозрительности. Коцебу объясняет «буйства» императора тем унижением, которое приходилось терпеть великому князю. Его снедало постоянное подозрение, что к нему недостаточно почтительны: «…он не мог отрешиться от мысли, что теперь [когда он царствует] достоинство его недостаточно уважаемо; всякое невольное и даже мнимое оскорбление достоинства снова напоминало ему его прежнее положение; с этим основанием возвращались и прежние ненавистные ему ощущения, но уже с сознанием, что в его власти не терпеть прежнего обращения, и таким образом явились тысячи поспешных, необдуманных поступков, которые казались ему лишь восстановлением его нарушенных прав» [54;279].
Мрачная тень сего венценосного уродца, отбрасываемая на Россию лучами низкого северного солнца, оказалась гораздо более страшной, кривой и уродливой, чем сам ее обладатель. Общество, десятилетиями предававшееся неге и разврату под сенью екатерининской мантии, с упоением кинулось подыгрывать «тирану» и «сумасброду», преувеличивая во сто крат его недостатки, осмеивая чудачества, перевирая действительные анекдоты и доводя до абсурда приказы. Смена власти напоминала атаку неприятельского войска: «…тотчас во дворце приняло все другой вид: загремели шпоры, ботфорты, тесаки, и, будто по завоевании города, ворвались в покои везде военные люди с великим шумом», – пишет Г. Р. Державин [144] [17;188].
144
Державин Гаврила Романович (1743–1816) – поэт, представитель русского классицизма. С 1800 года – президент Коммерц-коллегии, государственный казначей, член Совета при Его Императорском Величестве.
Ему вторит Шарль Массон: «Траур, в который облачились дамы, вызывающие смех одежды, которые напялили мужчины, язык, который все поспешили себе усвоить, и перемены, что следовали одна за другой, привели к тому, что при встречах никто не узнавал друг друга, на задаваемые вопросы не получали ответа и говорили без взаимного разумения» [33;41].
Следом за «военными людьми» в покои дворца и в российское общество вошел военный порядок. Началась немедленная и решительная ломка всех установок екатерининского царствования, многие из которых и в самом деле этого заслуживали.
В последние годы правления Екатерины злоупотребления чиновников, волокита и казнокрадство достигли апогея. Расхождение буквы закона с реальною жизнью, столь мучительно воспринимаемое Павлом, было повсеместным, и нередко пример подавала сама императрица. Даже ее любимый внук Александр с возмущением замечал: «…в наших делах господствует неимоверный беспорядок; грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется, изгнан отовсюду…» [40;320].
Чрезвычайно критически настроенный Шарль Массон, признавая личные достоинства Екатерины, дает ужасающую картину последних лет ее правления: «Все пружины управления были испорчены: любой генерал, губернатор, начальник департамента сделался в своей сфере деспотом. Чины, правосудие, безнаказанность продавались с публичного торга. Около 20 олигархов под покровительством фаворита разделили Россию, грабили или позволяли грабить казну и состязались в обирании несчастных. Кто получал 300 или 400 рублей жалованья и не имел иной возможности увеличить его, кроме как злоупотребляя своим положением, строил вокруг императорского дворца дома стоимостью 50 000 экю. Екатерина, далекая от того, чтобы расследовать нечистый источник этих сумасшедших состояний, гордилась видом столицы, украшавшейся у нее на глазах, и рукоплескала беспорядочной роскоши мерзавцев, которую она принимала за доказательство благоденствия своего государства» [33;43–44].