Брежатые. Тайна пшеничных лабиринтов

Саблина Наталья

Впервые она увидела, насколько величественен её край! Пшеничные поля волнующимся золотом простирались от горизонта в необъятную даль до самой Землестражии, перемежаясь с голубой лентой водоплутской реки Каялы. А впереди плыли русые волосы Ялани – непрерывно растущие и падающие вниз.

Глава 2. Чёрный агроном

– Мишка, поехали со мной! – настаивал я, медленно застёгивая рюкзак. – Я точно знаю – там полно заброшек! Самсонов СМС прислал. В Меловой горе появились ходы, – интриговал я Мишку – заядлого

искателя пещер, старых домов и штолен.

– Ну, какие там могут быть ходы, Егор? – усмехнулся Кравцов.

Я промолчал.

– Не врёшь? – все же спросил Мишка.

– Да, мне на то и Окрейша намекала, – ухмыльнулся я, в надежде, что лучший друг все-таки согласится со мной поехать.

Но тот состроил скептическую физиономию и откинул длинный блондинистый чуб на бок

– Ладно, приеду, – сказал он. – Но позже. Намекнули ещё на одно место. На окраине города поле. За ним на отшибе деревня была. Изба там осталась. Ерофеича, скорняка. Пойдем с Никитосом, а может и ещё кто с нами захочет, – криво улыбнулся он и протянул мне руку.

– Сами пойдёте?

– Да тут близко! От молкомбината где-то пяток километров. Сначала мимо старого кладбища, дальше посадка, потом минут десять вдоль трассы и поле, – с лёгкостью бывалого следопыта пояснил он. – За ним уже и заброшенная Хмаровка виднеется. Ерофеич тот, умер давно, наследников не нашлось. Но я то, знаю, у таких одиноких стариков в подполе, да на участках тайников немало оставлено. – А тебя так и тянет в деревню. Жутковатое место…

– Я всего-то на две недели, Окрейше на огороде помочь, – ответил я, вставил наушники и включил музыку. – Ладно, пока! – И побрёл к дому по берегу овражистой речки, протекающей сквозь тенистый парк.

Да, в мои пятнадцать лет я уже прослыл «ботаником» с «большими тараканами», чуваком «на своей волне», ну и прочие подобные эпитеты прилипали ко мне, как репей.

Эта чудная слава меня, в общем, мало волновала. Так как я и вправду видел неких природных сущностей и даже общался с одним из них в детстве.

В довесок моя слащавая внешность придавала мне некой детскости – вихрящийся чуб, лицо, подернутое весёлыми и частыми веснушками и большие серо-голубые глаза, как у какого-нибудь принца из сказочной Мурляндии. Спасибо, что брови достались отцовские – сросшиеся на переносице, хмурые и чёрные. Хоть что-то под стать кличке, что дал мне Юрка Пацык – занудный клевало из параллельного класса. И где-то я даже ему за это благодарен. По крайней мере, какая-то брутальная таинственность.

– Ну что, тебя до сих пор кличут «чёрный агроном»? – снова задал этот дурацкий вопрос отец, затягивая галстук.

Он приехал на обед домой и как всегда очень торопился.

– Ты, кстати, не видел мою синюю папку с договорами? – не дождавшись ответа, засуетился он.

Впрочем, он делал так часто – прерывал собеседника, вторя зычным директорским голосом. Я называл его про себя «Евзам». Не то что бы я его не уважал, но я не мог избавиться от чувства обиды и негодования за маму. Она пропала год назад, и я считал, что отчасти – отец был виноват в этом.

И эта часть была очень значительной – часть равнодушия и игнора – её дел, её жизни.

Я до сих пор считаю, что она жива…

И я зол, что она не послала мне хотя бы смску! Но зная эту чертовщину, эту родовую бредятину, что творится в нашем роду – я смирился. Значит, не может…

Сегодня год. И я лишь ждал развязки. И в годовщину пропажи, меня, как магнитом потянуло в деревню – в это странное место, где проживала моя бабушка, известная на всю округу – ведунья Окрейша.

– Егор? – окликнул меня отец настойчивым тоном.

– А, да, иногда называют…, – после долгого раздумья ответил я. – Тебе пора на работу.

После того как мама исчезла, отец нарочито заботился обо мне, заводил разговоры на пустяковые темы, интересовался моей жизнью.

Хотя общего между нами по-прежнему было мало. Мы скудно общались до маминой «экспедиции», а после – так и уж вовсе.

Вскоре стало понятно, что говорить нам почти не о чем.

– Почему же, чёрный? – Евзам нервно взглянул на часы, но всё же присел рядом со мной на диван.

– Это давняя история.

– Всё равно, расскажи. – Мы так мало общаемся, – улыбнулся он.

– Ты занят…

– А ты на своей волне, а вечером избегаешь меня, – парировал он.

– Тебе это не понравится, я же знаю.

– И пусть…

Я вздохнул.

– Окей. Я умею оживлять растения.

– Что за бред?! Ты надо мной насмехаешься? – вскочил «Евзам».

– Я же говорил! Тебе не понравиться. Думаю, на будущей неделе попробовать с засохшим деревом в саду.

– Хватит! Что значит оживлять?

– Поеду попрактикую к Окрейше, – продолжал я в том же насмешливом тоне. – Подучусь ворожбе.

Отец резко обернулся, бросив отчаянный взгляд на меня.

– Злишься, да? Не можешь простить?! Пойми, я не смог найти её! Я приложил все силы!

– Значит не все! Не все силы, и поздно! Ты, как всегда был занят! Твой селектор длился три часа.

– Да! Бывает и больше. Это работа, понимаешь! Я не мог знать, что всё так обернётся с мамой, – сказал отец и попытался обнять меня.

Я отстранился.

– Помню, как когда-то, маленьким, ты дважды терялся в деревне, – сменил тему отец. – Кто знает, где ты только был?! Ты тогда рассказывал о каком-то уродливом гноме в саду, с которым гонял медведок, – усмехнулся он.

– И я, правда, его видел, – тихо, но чётко ответил я, не отводя взгляд от отца. – Это духи земли, па. Мы не одни в этом мире. И маму, они забрали… И я хочу знать правду. Я чувствую, что бабушка что-то знает. Хватит ждать! Её пропажа не случайна. Она связана с параллельным миром, о котором ты не знаешь!

Повисла пауза. Только тиканье часов на стене резало тишину на мелкие кусочки.

– Это странно слышать, Егор. Разве скрывала бы мать подробности пропажи своей родной дочери от нас?! – помрачнел в лице отец. – Скоро всё станут думать, что ты и, вправду, не в себе. Я, конечно, понимаю, – запнулся он, – что ты, и мы все переживаем о маме и надеемся…