Бриг 'Три лилии'

Маттсон Уле

– Сгинь, нечистая сила, не то как дам!..

Он замахнулся псалтырем: призраки боятся священных книг, особенно с толстыми корками.

– Так дам, что череп лопнет!..

Миккель остановился, запыхавшись, возле лошади и растерянно посмотрел кругом. Ни души... Лунный луч осветил пену на лошадиных губах. Веревка была перерезана, на лбу под ремнем торчало большое красное перо.

– Что... что они сделали с тобой, Белая Чайка?
– ужаснулся Миккель.

Он схватил перо, но

оно точно приросло к ремню. Луна нырнула в тучу, стало темно, как в мешке.

Миккель прижался щекой к лошадиной морде, но Белая Чайка вздрогнула и отпрянула. Одним прыжком Миккель вскочил ей на спину:

– Ты знаешь дорогу. Скорее, скорее, Белая Чайка!

На старом мосту лошадь вдруг стала. Потный круп трепетал, словно она почуяла нечистую силу.

Впереди кто-то стоял, загородив дорогу. Миккель нащупал в кармане складной нож и крикнул как можно тверже:

– Эй, кто там, выходи!

Вспыхнула спичка, осветила окурок сигары, худое лицо под косматым чубом и мятую шляпу с четырьмя красными перьями.

– Ты... ты кто?
– неуверенно спросил Миккель.

– А тебе что?
– ответил хриплый голос; ноздри Белой Чайки дрогнули.
– Ты сам-то кто, козявка?

– Миккель Миккельсон.

– Лошадь твоя?

Миккель кивнул.

– У кого куплена?

– У Эббера, дубильщика. Отец купил мне ее, когда с моря вернулся. Я всегда белую лошадь хотел.

Чернявый что-то пробурчал. Рука, потянувшаяся было к уздечке, опустилась.

– Как лошаденку назвали?

– Бе...Белая Чайка.
– Миккель почему-то заикался.

С реки донесся плеск весел, к пристани подходила лодка Якобина.

Чернявый усмехнулся:

– Посади лучше животину на цепь, не то найдется злодей - уведет.

Он выплюнул сигару - будто светлячок пролетел во мраке, - нырнул под перила и был таков.

Глава десятая

КЛАДБИЩЕНСКИЙ СТОРОЖ В КОСТЮМЕ АКРОБАТА

В эту же ночь, в половине первого, окружной ленсман подъехал верхом к домику церковного сторожа Якобина.

– Отворяй, не то взломаю дверь!
– крикнул он.

Дверь заскрипела, и выглянула сонная физиономия Якобина. Худое тело бывшего акробата прикрывала длинная ночная рубаха. На голове у него был черный котелок.

Ленсман посмотрел на котелок, многозначительно ухмыльнулся и вытащил из кармана наручники:

– Скажешь, не слыхал о краже?

– Господи помилуй и спаси, какая еще кража?
– прошептал Якобин и поспешно снял котелок.

– Рубины из шпаги Строльельма пропали, вот какая! Стекло в шкафу вынуто, восемь рубинов украдено.

Якобин стал белее мела, но поклялся, что чист, как младенец.

– Я сплю как убитый, начальник. А ключ от церкви висит вон там, на крючке

возле двери. Посмотрите сами, начальник, и увидите, что... что...

Якобин в ужасе шагнул к пустому крючку. Потом наступил на край рубахи и грохнулся прямо на дровяной ящик. Сразу стало видно, что на нем под рубахой старое красное трико. Только штанины почему-то были отрезаны ниже колен.

– Я думал, ты давно вышвырнул этот клоунский наряд, презрительно сказал ленсман.

На белых щеках Якобина вспыхнули красные пятна, но он мужественно улыбнулся и встал:

– Очень уж я зябну ночью, начальник.

– Уж не потому ли ты и в котелке спишь, а?
– язвительно заметил ленсман.

Он достал записную книжку, поплевал на красный карандаш и составил "краткую сводку преступления".

"...После того как были вынуты рубины, вор повесил шпагу на место в шкаф, повернул эфес обратной стороной, чтобы не заметили, и вмазал стекло, но совершил затем роковую ошибку: он залепил замочную скважину воском!"

– Понятно?
– сказал ленсман.
– А пастор, когда вешал на место шпагу вечером, забыл это сделать.

Ленсман поглядел на худые ноги Якобина, торчащие из обрезанных штанин.

– А как вспомнил, пошел обратно, залепить дыру, чтобы моль не лезла. Тут-то он и обнаружил пропажу.

Ленсман позвенел наручниками.

– Изо всего этого явствует, что кражу совершил человек, который настолько изучил привычки пастора...

– Кто же в Льюнге не знает, что старик боится, как бы ризы моль не съела?
– испуганно перебил Якобин.

Ленсман пронзил его всевидящим взором:

– А известно тебе, Якобин, что в Льюнге объявился бывший конюх цирка Кноппенхафера?

Якобин стиснул котелок в руках, так что суставы побелели.

– Цы...Цыган? В первый раз слышу!

– А люди видели его и... совсем близко от некоей церковной сторожки.

Якобин сдунул с кончика носа капельку пота.

– Ладно, я все скажу, - прошептал он.
– Начальник все равно дознается, от него разве скроешь...

Ленсман самодовольно улыбнулся:

– Итак, Цыган был здесь?

Якобин уныло кивнул.

– Кому охота прослыть доносчиком...
– пробормотал он. Был он... голодный, я ему супу налил. Горохового...

– Это делает честь твоему доброму сердцу.
– Ленсман послюнявил карандаш.
– Ключ тогда висел на месте?

– Когда он пришел, висел, это точно!
– буркнул Якобин, отводя взгляд в сторону.

– А когда ушел?
– грозно спросил Ленсман.

– Он... он сказал, что суп... что горох больно соленый, - прошептал Якобин.
– Пришлось мне идти в погреб за квасом. А он оставался один.