Бриллиантовая пыль
Шрифт:
Да что с ним такое? Откуда эта непонятная боль, эта кровь? Язва какая-нибудь на нервной почве образовалась? И вдруг… в его мозгу мелькнула догадка, которая быстро набирала силу ясного, четкого знания. Страшная, жуткая правда словно ледяным холодом обдала разум…
Несколько долгих минут простоял он так, тяжело опершись руками на голубой фаянс, глядя в самую глубину своих собственных глаз, и наконец горькая улыбка скривила его побелевшие губы. «Что ж, Одесса-мама! Такова, значит, судьба… Бог, стало быть, распорядился так… Прости, Нина, что не смог рассчитаться за тебя, не смог раздавить эту гадину. Прости, Андрюха, придется тебе самому управляться. Левка… жди, скоро буду».
Дед
Голова немного кружилась, в теле поселилась слабость, а боль ушла. Но он знал, что это ненадолго. Несколько дней он еще протянет – два-три, может, четыре, доза-то была небольшая. В больницу ложиться не будет, бессмысленно это. Лучше уж помирать дома, только запастись обезболивающим. Может, он сумеет дождаться известий о том, что у Зойки все хорошо, что избавилась она от камня, что Андрея отпустили. А если не дотянет? Легостаеву надо написать записку. Пусть знает, как что было и кто виноват. Письмо положить в тайник, все равно Андрей полезет за деньгами, там найдет и дедово послание. Но вдруг у Зойки ничего не выйдет? Если дед помрет, кто ее выручит? Кто пойдет к прокурору, к Андрюхиному знакомому, кто ему заплатит? Сыну Семену тоже надо написать! Пусть Зойкин отец едет сюда и спасает девчонку! Что еще? Что еще не забыть сделать за эти дни?..
Мысли его метались, путались в голове. Собраться. Не распускаться. Пока еще он жив…
Однако как же это он проморгал… как эта девка обвела его вокруг пальца? Когда она подменила чашки с кофе? Неужели она видела, как он подсыпал ей порошок? Тогда это опасно. Если она что-то заподозрила, то свяжется с Ивановым, и дело сорвется. Или он сам сослепу, со своего волнения стариковского перепутал чашки? А может, то мстила бесовская ведьма, удаганка? Теперь уж не узнать… Остается только постараться протянуть подольше, чтобы не уходить из этой жизни в полном неведении о внучке. Значит, есть больше ничего ему нельзя – только пить и то понемногу.
Дед осторожно поднялся и пошел в кабинет Нины. Нашел бумагу, ручку, принялся писать записку для Легостаева – он должен все знать.
Еще вчера, по прибытии из Архангельска, Алексей Яковлевич отметил, что милицейская машина больше не торчит перед подъездом – значит, наблюдение сняли. И как только Зоя приедет, спокойно явится домой. Может быть, уже и указания от кого надо поступили, чтобы милиция прекратила ее преследовать…
Но сегодня, во вторник, с самого утра стала нарастать тревога: внучка встретилась с Ивановым еще в субботу, и до сих пор ее нет в Москве! И телефон ее молчит, как и прежде… От неведения и неизвестности он чувствовал себя как на иголках. Где Зоя? Что с камнем? К этому времени она должна была уже вернуться из Якутска. Что там пошло не так? Что случилось? Ее удерживал Иванов? Старик решил идти в нотариальную контору, покрутиться там, может, что выведать. Тем более что и Андрей просил разузнать поподробнее о той опасной женщине.
На Большой Татарской, недалеко от крыльца конторы, ноги сами замедлили шаг. Вот оно, то место, где все случилось… Здесь на асфальте лежала мертвая Нина… Старик ощутил, как в сердце пошли перебои, ставшие уже привычными за эти дни. Несколько широких проходов, окаймленных кустами, вели в центр двора, на детскую площадку, которую, говорят, обустроила Нина. Там, несмотря на обеденное время, почти никого не было, только двое стариков пили пиво поодаль за столиком да какая-то женщина качала мальчонку на качелях. Алексей Яковлевич, заметив скамейку, пошел туда, чтобы присесть и кинуть на язык таблетки. Сейчас, сейчас… пять минут, боль уймется. Не хочется на глазах у Заварзиной держаться за сердце.
Вдруг в проходе, ведущем от конторы на детскую площадку, показалась та самая девица,
Но девица остановилась во дворе и, совершенно не обратив внимания на старика, уселась на скамейку по другую сторону прохода, достала мобильный телефон и начала с кем-то разговаривать.
– Ее дело забирают сегодня? – спрашивала она кого-то.
Алексей Яковлевич навострил уши, но на всякий случай старался на нее не смотреть, даже голову отвернул…
– Жаль, жаль, я так хорошо все организовала… Но главное, мы все равно своего добились.
Старый геолог совсем насторожился.
– А этот?…Завтра выходит? Тогда мне надо немедленно уходить. Она-то не знает, кто я, но стоит тут появиться ему… А вдруг он придет в контору? Мало ли зачем. Лучше уж не попадаться ему на глаза… Не увидит меня – ему и в голову не придет…Говорю тебе, я все сделала чисто, и зацепок нет…Еще день? Я боюсь. Ты что, не понимаешь, как я рискую? Заварзина видела, как я залезла в Зойкину сумку… Что-что – договор! Нет, наверное, не поняла…Не знаю, что она подумала. Но Легостаев обязательно начнет ее выспрашивать, и она может брякнуть про это. Так он живо сообразит, что его баб именно мы… Нет, милый, завтра меня тут уже не будет!…Да, Сережа… Позвоню. Целую.
Краем глаза Алексей Яковлевич видел, как она встала со скамейки и быстрым шагом пошла назад по проходу. Слава Богу, его она не узнала, даже не взглянула в его сторону. Он посмотрел ей вслед – Иванова вернулась в контору. Сам же он некоторое время не мог подняться с места, пораженный подслушанным разговором. Она звонила Сергею Иванову! «Залезла в Зойкину сумку… Договор… Все сделала чисто… Его баб именно мы…» – так и звучали в голове ее фразы, которые могли означать только одно…
Так вот какова ее роль! Она не переговоры с Нинкой вела, она выстраивала ее убийство! Она подставила Зойку! Но за что? Почему? Впрочем, какая теперь разница? Чудовище… Андрей не зря назвал ее чудовищем! Что же делать? Завтра ее тут уже не будет, так она сказала? Нет… Он не позволит, чтобы она просто так ушла. Уволится, где ее потом найдешь? На милицию полагаться нечего, она, видно, у Иванова в прислужниках. А если и не так, как им все рассказать, доказать? Выбора нет! Он свершит правосудие сам, пока не поздно. И он даже знает, как это сделать. Пусть хоть раз его камень послужит справедливости… Не зря его сердце привело на эту скамейку!
Он нашел в себе силы подняться и заторопился обратно домой – быстрее, быстрее, время может идти на минуты.
Уже через полчаса Алексей Яковлевич вернулся в контору. Заварзина, увидев его, очень удивилась – старик вроде улетел обратно в свой Мирный. Он объяснил ей, что вернулся, чтобы по-человечески справить девять дней со смерти Нины, поговорить о будущей продаже помещений. Якобы он успел посоветоваться с семьей, с родственниками, и те оказались не против предложения Заварзиной выгодно продать недвижимость в Москве, если она перейдет к ним по наследству.
Татьяне Николаевне, откровенно говоря, было не до старика – инспекция замучила. Они уже нашли, накопали что-то в ее бумагах. Проверяющий из Нотариальной палаты сидел в бывшем кабинете Журавлевой и въедливо изучал документы. Но с Алексеем Яковлевичем поговорить, конечно, надо – чтобы, не дай Бог, он не передумал. Похоже, что Зою действительно признают потерявшей право наследования и через полгода остальная родня Нины вступит в законные права. А она, Татьяна Николаевна, проследит, чтобы все прошло без заминки. И сразу же оформит сделку купли-продажи оставшейся части конторы на себя. Может, удастся еще и цену занизить, если предложит она старику похлопотать за скорейшее оформление всех бумаг. Так и быть, возьмет с него по минимальному тарифу, а то и вовсе сделает за так.