Бриллиантовая рука
Шрифт:
— Ну вот это...— и он, издав какой-то странный шипящий звук, широко развел руками.
— Понял, понял,— сказал Кеша.— Федя, еще по сто пятьдесят шампанского — и все!
Федя принес шампанское.
— За тебя,— поспешно чокнулся Кеша и сразу выпил.
— Спасибо,— успел сказать Горбунков, однако не успел чокнуться.
Неожиданно перед столиком появился Борис Савельевич:
— По-моему, вам пора освежиться...
Коротко кивнув, Кеша вскочил на подкашивающихся ногах и обнял за плечи Семен Семеныча.
— Сеня, нам пора освежиться...
— А дичь? — спросил Семен Семеныч, неумолимо увлекаемый куда-то Кешей.
— Дичь не улетит. Она жареная. Быстро. Не шали, не шали, Сеня... Пойдем...
Семен Семеныч шел, подталкиваемый другом к выходу. Наконец, он беспомощно спросил:
— Куда мы?
— Строго на север порядка пятидесяти метров. Быстро, Сеня... Пойдем...
Они были уже у самой двери, когда Семен Семеныч, с непонятно откуда взявшейся силой оттолкнул Кешу в сторону так, что тот чуть не свалился на пол, и, не оглядываясь, пошел через весь зал к небольшой эстраде, где, лениво что-то наигрывая, сидел за роялем музыкант.
— Сеня! — крикнул вдогонку Кеша.
Но Горбунков его больше не слышал. Пошептавшись о чем-то с пианистом, он подошел к микрофону и, чтобы не упасть, ухватился за его штатив двумя руками. Микрофон ответил громким гулом, разнесшимся по залу. Все насторожились: и Кеша, и Борис Савельевич, и Федя, и сам шеф, и его красавица-агентша, и подоспевший к этому времени Володя, и много-много еще разного народу.
Найдя, наконец, равновесие, Семен Семеныч громко объявил в микрофон:
— Песня про зайцев!
Зазвучало вступление.
В темно-синем лесу,
Где трепещут осины,
Где с дубов-колдунов
Облетает листва,
На поляне траву
Зайцы в полночь косили
И при этом напевали странные слова:
«А нам все равно, а нам все равно,
Пусть боимся мы волка и сову,
Дело есть у нас,
В самый жуткий час
Мы волшебную
Косим трын-траву!»
А дубы-колдуны
Что-то шепчут в тумане,
У поганых болот
Чьи-то тени встают,
Косят зайцы траву,
Трын-траву на поляне
И от страха все быстрее песенку поют:
«А нам все равно,
А нам все равно,
Пусть боимся мы волка и сову,
Дело есть у нас:
В самый жуткий час
Мы волшебную
Косим трын-траву!
А нам все равно,
А нам все равно,
Твердо верим мы
В древнюю молву:
Храбрым станет тот,
Кто три раза в год,
В самый жуткий час
Косит трын-траву!»
Кеша все же нашел в себе силы подобраться к отплясывающему у микрофона в такт песне Семен Семенычу. Он долго и тщетно пытался стащить его с эстрады, но Горбунков, продолжая петь, упирался и даже в какой-то момент так сильно пнул друга носком ботинка в грудь, что тот повалился на пол и долго не мог подняться, смешно барахтая ногами и тем самым вызывая новые взрывы хохота в зале.
А нам все равно,
А нам все равно,
Станем
И как дважды-два
Устоим хоть раз,
В самый жуткий час
Все напасти нам
Будут трын-трава!
Музыканты дружно затеяли веселый проигрыш, и Семен Семеныч вовсю пустился в пляс, далеко выбрасывая вперед ноги и все время натыкаясь ими на ошивавшегося у эстрады Кешу. Тот, словно мяч, подбитый ногой опытного футболиста, летал по залу, спотыкаясь и едва удерживаясь на ногах. Он понимал, что и на этот раз дело было завалено, но его пьяный мозг не мог с этим смириться. Давая волю своему отчаянию, Кеша запихнул в рот два пальца и, набрав в легкие побольше воздуха, попытался свистнуть, чтобы помешать вдохновенному выступлению Семен Семеныча. Но свист не получился.
Разошедшийся вовсю Горбунков, уже раз двадцать повторивший припев, все никак не мог остановиться. Подскочив к нему в последнем отчаянном порыве, Кеша с силой рванул на себя микрофон, увлекая за собой Семен Семеныча. Сила инерции заставила их непослушные после выпитого тела, сплетенные в нечаянном объятии, покатиться по залу сметая все на своем пути.
1. (Уважаемый читатель! Вы смотрели фильм «Веселые ребята»? Конечно же, смотрели! Так вот: все, что происходило дальше, точь-в-точь повторило эпизод знаменитой драки музыкантов, занесенный в классику мирового кинематографа...)
2. (Да и «Бриллиантовую руку» вы тоже, конечно же, смотрели, и не один раз. Так что чего уж тут сравнивать!..)
* * *
Два милиционера, доставившие Горбункова домой, с порога коротко кивнули заплаканной Наде и молча ушли. Надя с горечью взглянула на безжизненное тело мужа, растянувшееся поверх покрывала, и тяжело вздохнула. Наблюдавшая с самого начала за происходящим досужая Лидия Петровна сказала, разведя руки в стороны:
— Ну-с, придется принимать меры.
— Но... — попыталась что-то сказать Надя.
— А что делать? Пьянству — бой!
— Но... вы же знаете, Лидия Петровна, что...
— Я все знаю, дорогая моя! — Она многозначительно кивнула в сторону кровати.— Откуда у него деньги? Я знаю больше вас.
— Его товарищ пригласил. Получил премию...
— А по протоколу за одно зеркальное разбитое стекло ваш муж заплатил девяносто семь рублей восемнадцать копеек! Откуда у него такие деньги?!
— Не знаю...
— Вот именно, что не знаете.
Лидия Петровна многозначительно закатила глаза:
— После возвращения оттуда ваш муж стал другим. Я знаю, что с ним происходит!
— Что? — беспомощно спросила Надя, снова готовая разрыдаться.
— Тлетворное влияние Запада!
Лидия Петровна схватила стоявшую рядом на столике раскрытую коробочку со смеющимся чертиком и с негодованием потрясла ею над головой. Чертик громко захохотал.
— Игрушки эти идиотские,— продолжала она.— Тряпки всякие разноцветные... А эта странная фраза: «Собака — друг человека!» Странная, если не сказать больше...