Бриллиантовая рука

Иванов Виктор

Лидия Петровна снова кивнула в сторону спящего Горбункова:

— А что? — спросила с издевкой она и сразу же отве­тила самой себе: — Элементы сладкой жизни!

— Ну что вы, Лидия Петровна,— все еще безуспешно пыталась остановить ее Надя.— Может быть...

— И вы знаете, я не удивлюсь, если завтра выяснится, что ваш муж тайно посещает любовницу!

Надя в ужасе прикрыла лицо ладонями и тихо заплака­ла. Лидия Петровна гордо пошла к двери и, громко ею хлопнув, удалилась с полным сознанием исполненного долга, оставив несчастную Надю один на один с ее горем.

Постояв еще несколько минут в неподвижности и услы­шав, как внизу громко стукнула закрывавшаяся за Лидией Петровной дверь

подъезда, Надя медленно и понуро подо­шла к краю кровати, на которой растянулся пьяный муж.

«Господи, что же это? — спрашивала она снова и снова.— Что с ним произошло после отпуска? Он так изме­нился... Ведь не пил никогда, а тут... И этот коньяк, с кото­рым я его накрыла тогда ночью после возвращения...»

Постепенно в ее душе стала нарастать злоба и обида на мужа. Подойдя к нему, она присела на край кровати и горь­ко покачала головой, глядя на опухшее, изменившееся до неузнаваемости лицо Семен Семеныча. Со слезами на глазах она осмотрела его с головы до ног, словно надеясь, что вот сейчас он встанет как ни в чем не бывало, трезвый и любящий, такой, каким она знала его всегда. Но вдруг ее взгляд упал на его туфли, которые покоились на белоснеж­ной простыни. Это было последней каплей. Надя вскочила, подбежала с другой стороны кровати, крепко ухватилась сначала за одну туфлю, затем за другую и рывком стащила их с безвольно упавших обратно на простыню ног. Не давая себе опомниться, Надя потянула за манжеты брюк, но они не поддавались. Тогда отчаявшаяся женщина подсу­нула руку под живот мужа и расстегнула пояс. После этого брюки сползли с него без особых осложнении. Все еще держа их в руках, Надя развернулась и ринулась к изголовью, собираясь взяться за пиджак. Но ее внезапно отвлек резкий стук об пол чего-то металлического. Она посмотре­ла вниз и не поверила глазам: на полу валялся выпавший из кармана настоящий пистолет!

Точно так же, как еще совсем недавно его временный обладатель, Надя дрожащей рукой притронулась к писто­лету и медленно поднесла его к лицу. Она долго разгляды­вала его, то и дело бросая лихорадочные взгляды то на мужа, словно ища у того ответа, то на пистолет. Не выпу­ская оружия из руки, она стала с остервенением трясти брюки над полом, желая высыпать из их карманов все содержимое. То, что она увидела вскоре, потрясло ее еще больше.

Теперь на чисто вымытом паркете валялись несколько запасных обойм, ключи, носовой платок и деньги. Много денег! Целая гора! Если не считать двух нераспечатанных пачек, здесь можно было набрать целое состояние. Присев на корточки, Надя сгребла в две пригоршни все это богат­ство и долго разглядывала с омерзением и ужасом в глазах смятые трешки, пятерки и десятки.

Догадки, одна страшнее другой, проносились в ее мозгу. Что делать?! Кричать?! Звать на помощь? Но кого? Кто поможет ей, кто поможет Семен Семенычу, глубоко увяз­шему в пучине порока и, наверное, разврата?! Да, Лидия Петровна была недалека от истины! Наверное, она дей­ствительно что-то знает! Наверное, у него есть женщина. Негодяй!

Дойдя до крайнего неистовства, тихая и покорная Надя, отбросив обратно на пол все, что держала в руках, кину­лась к изголовью кровати, подхватила снизу двумя руками безжизненное тело и рывком перевернула его на спину. Она что-то кричала, изо всех сил била его ладонями по щекам, тормошила, щипала за нос. Никакой реакции.

Наконец, она решила помочь себе весьма неожиданным образом. Схватив стоявший на прикроватной тумбочке большой круглый будильник, Надя торопливо завела его ключом и, покрутив стрелку звонка, поднесла его к самому уху мужа. Будильник пронзительно зазвенел. Она держала его так до тех пор, пока Семен Семеныч не начал подавать признаки жизни. С трудом приоткрыв глаза, он медленно приподнялся на кровати и

сел, продолжая пошатываться.

Чтобы не упустить момент, она снова подобрала с пола деньги и пистолет и поднесла их к лицу Семен Семеныча:

— Это твое?

Она надеялась еще, что он отрицательно замотает голо­вой. Сейчас этого было бы достаточно, чтобы оставить его в покое хотя бы до утра. Он ответил, едва заметно кивнув:

— Мое...

— Откуда?

— Оттуда,— с трудом выдавил из себя Семен Семеныч и снова повалился на подушку.

— Оттуда? — переспросила Надя. Но муж больше не отвечал.

Вдруг ее пронзила догадка, которая сразу же перешла в уверенность: «Завербовали! Но как он мог? У него же дети! И я! У него работа! Чего ему не хватало? Ах, он такой доверчивый, с ним можно сделать все, что угодно...»

Мысли набегали друг на друга, потом разбегались, образовывая какие-то безумные хороводы. Все это время Надя неотрывно смотрела на мужа. Внезапно ее взгляд упал на его забинтованную руку. Догадка, самая страшная, молнией пронеслась в ее голове. Надя всплеснула руками. От ужаса ее и без того огромные глаза округлились, в них тотчас же выступили слезы. Приложив дрожащую руку ко рту, она воскликнула:

— Боже, рука! Его пытали! Как же это я раньше не догадалась? Боже мой, что же делать? Как ему помочь? Как спасти? Куда бежать?!

— А нам все равно, а нам все равно,— пропел вдруг во сне Семен Семеныч и снова смолк.

Подождав еще несколько секунд в надежде, что он все-таки очнется, Надя обхватила голову руками и в отчаяньи зашаталась из стороны в сторону:

— Дети! Что с ними будет? Какой позор!

Рыдания душили ее, плечи сотрясались, сердце прони­зывала острая боль, и оно трепыхалось в груди, словно маленькая птичка, загнанная в клетку.

Прошел час. Семен Семеныч, все еще лежа на спине, вдруг громко и протяжно захрапел. Это, наверное, мешало ему спать, но не в силах повернуться на бок, он выводил все новые звучные рулады и время от времени причмоки­вал губами, сглатывая слюну.

Надя все сидела возле него на согнутых коленях, словно изваянная из мрамора, в своем белом платье, с растре­панными светлыми кудряшками на голове, с бледным ли­цом. Она больше не плакала. Сумбурные мысли посте­пенно улеглись, уступив место тихой безысходной грусти.

Заметив, что комната постепенно заполнилась каким-то новым светом, Надя оглянулась на балконную дверь и уви­дела, что уже занимается рассвет.

Поняв всю бессмысленность, нелепость и беспросвет­ность дальнейшей жизни, свое полное бессилие в разреше­нии поставленных ею проблем, Надя, впрочем, как и любая другая женщина, попавшая в подобную ситуацию, если, конечно, она настоящая женщина, приняла конкретное решение:

— Так... есть только один выход... Я лишу себя жизни... Пусть тогда попрыгает, пусть поплачет на моей могиле. Может, хоть это поможет ему прозреть и вспомнить о де­тях, забыть о красивой жизни, на которую он польстился...

Надя осторожно повернула голову и посмотрела на пистолет.

В этот момент за окном неожиданно сверкнула молния, хотя ничто перед этим не предвещало дождя, и сразу же по небу покатился зловещий грохот...

* * *

С превеликим трудом оторвав налитую свинцом голову от подушки, привстав на локте, Кеша дрожащей рукой откупорил принесенную Лёликом бутылку шампанского. Поднеся ее ко рту, он коротко дунул на светлую дымящуюся струйку, выползавшую из горлышка, и, дробно постукивая зубами о стекло, попытался сделать глоток. Поперхнувшись ударившими в нос пузырьками, он конвульсивно задергался на кровати. Придя в себя, он сделал новую попытку отпить глоток живительной влаги, но сидевший рядом и нетерпеливо следивший за ним Лёлик грубо отобрал у него бутылку: