Бриллиантовая рука

Иванов Виктор

— Нет! Только вино!

И, выпустив колечко дыма, она, рассмеявшись, подня­лась и направилась в противоположный угол комнаты.

Сидя на стуле, Семен Семеныч видел только, что она достала из бара бутылку, наполненную темно-красной жидкостью, и два хрустальных бокала. Затем, повернув­шись к нему спиной и таким образом заслонив собой сто­лик, Анна Сергеевна осторожно вынула из лифчика полу­ченный от Лёлика тюбик и щедро высыпала в один из

наполненных вином стаканов все его содержимое. После чего, медленно обернувшись назад, она обворожительно улыбнулась. Пытаясь ответить тем же, он широко оскалил зубы.

Высоко

неся бокалы, она обошла вокруг Семена Семе-ныча и, отойдя на метр от него, медленно опустилась на пол. Он следил за нею, приоткрыв рот. Она кивнула, при­глашая его сесть рядом. Он покорно сполз со стула и, упираясь одной рукой в пол, на коленках подобрался к ней, усевшись по-турецки. Анна Сергеевна вручила ему один из бокалов:

— За наше случайное знакомство! — с радостной зна­чительностью воскликнула она, чокнувшись с ним.

Рука Семен Семеныча, державшая бокал, начала было опускаться, но женщина, подложив под прозрачную ножку ладонь, осторожно, но настойчиво вернула ее обратно:

— Пейте! Пейте!

С шумом выдохнув воздух, словно собираясь нырнуть в ледяную воду, Семен Семеныч припал к бокалу и медлен­но его осушил, в то время как она, едва пригубив, неза­метно поставила свой бокал на пол за его спиной.

Снова с шумом выдохнув воздух и ставя на пол опо­рожненный бокал, Семен Семеныч поинтересовался:

— А где же подружка? Может, я завтра приду? Она коротко всплеснула руками:

— А зачем нам подружка? Мой халатик почти, как тот! Высоко приподняв полу халата, так, что обнажилось красивое загорелое тело, она легко вспорхнула, отбежала к окну и, зазывно улыбаясь, начала медленно раскачивать­ся в такт музыке, постепенно набирая темп. Вскоре она уже кружила по комнате, ноги ее проделывали замысловатые па, бедра играли не хуже, чем у персидской танцовщицы, руки то распластывались словно крылья,

то извивающими­ся змейками взмывали вверх.

Слова любви вы говорили мне

В городе каменном,

А фонари с глазами желтыми

Нас вели сквозь туман.

Любить я раньше не умела так

Огненно, пламенно,

В душе моей неосторожно вы

Разбудили вулкан!

Помоги мне! Помоги мне!

Желтоглазую ночь позови,

Видишь, гибнет,

Сердце гибнет

В огнедышащей лаве любви!

В какое-то мгновение Семену Семенычу показалось, что все это происходит не с ним, что он смотрит некий причудливый и очень красивый спектакль. Помимо своей воли он поднял руки и покрутил ими в воздухе, как бы выражая свою солидарность. Но вовремя спохватился и снова тупо уставился на извивающееся тело все более стекленевшими глазами.

«Что это со мной, черт побери? — думал Семен Семе-ныч.— Кажется, я засыпаю. К чему она ведет? Нужно продержаться! Я обязан продержаться, чего бы это ни стоило!.. Эх, и зачем я пил это дурацкое вино? Еще вче­рашнее не выветрилось, а тут еще добавил... Сроду не встречал таких красивых женщин...»

Но когда Анна Сергеевна, в какой-то момент отвернув­шись к окну, внезапно сбросила с себя халатик, Семен Семеныч вдруг протрезвел. Ее стройная загорелая фигура, обтянутая зеленым купальным костюмом, была так за­манчива, что он остолбенел. Лёгким движением она под­бросила халатик, и он полетел прямо руки Семена Семеныча, который буквально вжался в стенку.

И тут произошло то,

что полностью сорвало всю опера­цию. Причем это касалось и Лёлика с Кешей, и Михаила Иваныча с Володей, и самого Семена Семеныча.

Достаточно было одного самого резкого движения пле­чами — и огромная зеленая пуговица, на которую был застегнут Матильдин лифчик, с треском отскочила и сама определила для себя траекторию. Пулей вонзившись в пластмассовый корпус торшерного плафона, она пробила его насквозь и врезалась в мирно горевшую под ним лам­почку. Последнее, что успел увидеть уже засыпавший Семен Семеныч, была вдруг застывшая на месте обна­женная спина Анны Сергеевны. В тот момент, когда пуго­вица соприкоснулась с плафоном, ему почудилось, что прозвучал оглушительный выстрел. Свет погас.

Собрав последние силы, Семен Семеныч вскочил на ноги, но продержавшись в вертикальном положении всего несколько секунд, медленно оседая, растянулся на полу во весь рост, упершись головой в подвернувшуюся стену. Его глаза еще были открыты, но сознание уже помутилось.

— Сигна-а-ал!!!—дико заорал Кеша.

Быстро закинув в холщовую сумку ножницы, Лёлик выскочил из машины и опрометью бросился в гостиницу.

— Пятый! Пятый! Тревога! — донеслось из рации, стоявшей возле Володи.

Отшвырнув газету, он вскочил и помчался к лифту, в который уже набилось народа, словно селедок в бочку. И что самое странное, эти люди, все до единого, высыпав из лифта на пятом этаже, дружно кинулись к триста двадцать седьмому номеру.

Когда дверь номера резко отворилась, осветив его из­нутри ярким лучом света, льющимся из коридора, лежав­ший на полу Семен Семеныч словно в тумане увидел всех: Лидию Петровну в авангарде и ее спутников, свою жену Надю с исказившимся до неузнаваемости от ужаса лицом, Лёлика, которого он не имел чести доселе знать, Володю и присоединившуюся к этой компании по ходу пьесы де­журную по этажу, которая пыталась растолкать всех ее членов по сторонам.

Оставшаяся в одних плавках Анна Сергеевна, скрестив на обнаженной груди руки, полуобернулась к непрошен­ным зрителям и выкрикнула фразу, вошедшую потом в ис­торию:

— Не виноватая я!!! Он сам пришел!

Но Горбункова все это больше не тревожило, так как он перебрался, наконец, в мир кошмаров и сновидений, кото­рые терзали его до самого исхода страшного и насиль­ственного забытья.

* * *

И снова, как и сутки назад, наступило тяжелое пробуж­дение, с той лишь разницей, что на этот раз Семен Семе­ныч был раздет до майки и трусов чьей-то заботливой рукой.

Он открыл глаза, потер их кулаками и сладко потя­нулся. Нади, так же, как и предыдущим утром, рядом не было. Он хотел взглянуть на будильник, чтобы узнать, который час, протянул руку к стоявшей рядом тумбочке, пошарил по ней рукой, но будильника не обнаружил.

Вдруг он увидел широко распахнутый платяной шкаф, в котором не было ничего, кроме пустых вешалок. Правда, на одной из них одиноко болталась его белая рубашка. Семен Семеныч рывком вскочил и сел на кровати, огляды­вая комнату. Его взору предстали абсолютно пустые полки серванта, кровать с металлической сеткой без матраца, перевернутый стул и сиротливо валявшийся на полу Танюшкин пупсик. На письменном столе лежал лист белой бумаги, на котором было что-то написано.