Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало
Шрифт:
— Да!
— Привет, — сказала Валька, чувствуя, как в груди обрушивается безымянная гора. — Это я.
— Привет! — обрадовался цыган. — Я звонил полчаса назад.
— Знаю.
— Как ты?
— Нормально. А ты?
— Тоже.
— Не проторговались еще?
— Да нет, пока на плаву…
— Рада за вас.
— Спасибо.
Наступило короткое молчание. Так бывало всегда, стоило им дорваться до телефона. Казалось, столько всего нужно сказать друг другу, но… Наступал решающий момент, и речи сводились к вежливым банальностям.
— Какие у тебя
— Никаких, — ответила она уныло.
Цыган снова проявил свою фантастическую интуицию.
— Я, вообще-то, рассчитывал сегодня пригласить тебя прогуляться, — сказал он виновато, и Валька немного воспрянула духом. — Но приехал мой приятель из Керчи. Он в Москве проездом по дороге в Питер… Мне кажется, неудобно бросать его одного…
— Конечно! — с жаром поддержала Валька, мысленно посылая приятеля к черту. — Развлекай его!
— Он уедет в одиннадцать вечера, — отчитался цыган. — По-моему, будет уже слишком поздно, чтобы приглашать тебя на выход…
— Да ты что! — сказала Валька и засмеялась. — Меня мама в такое время из дома не выпустит.
— А завтра? — с надеждой спросил Арсен. — Выпустит?
— Завтра выпустит.
Они замолчали.
— Есть предложения? — спросил Арсен. — Или пожелания?
— Может, сходим в цирк? — спросила Валька. А куда еще идти? В театр? Избито! В ресторан? Дорого! А тут — дешево и сердито. Но собеседник отрубил неожиданно категоричным тоном:
— В цирк не пойду!
— Почему? — изумилась Валька. — Не любишь?
— Ненавижу! — горячо ответил цыган.
Валька удивленно промолчала. Конечно, они не настолько близко знакомы, чтобы она была в курсе всех его пристрастий и антипатий, но так явно выраженная нелюбовь ее немного удивила.
— Понимаешь, — виновато объяснил Арсен, — мои родители всю жизнь проработали там.
— В цирке?!
— В цирке. У них был номер.
— Какой?
— Какой, какой… Что, и так не ясно? — раздраженно спросил цыган. Вздохнул и пояснил тоном ниже: — Конный, разумеется. Джигитовка пополам с дрессурой и цыганскими танцами.
Он замолчал.
— Значит, — спросила Валька, — ты — закулисный мальчик.
— Значит, так, — подтвердил Арсен.
— Слушай, а твои родители живы?
— Мать жива, — ответил цыган. — Отец умер год назад.
— А мой отец умер девять лет назад.
Они замолчали, объединенные чувством общей утраты.
— А почему ты не любишь цирк? — полюбопытствовала Валька. — Ведь это такое честное искусство… Можешь сделать двойное сальто под куполом, значит, сделаешь… А не можешь, так никакие связи, никакие деньги не помогут…
— Вот именно, — поддержал цыган горячо. — Это такой профессионализм, просто уму непостижимо! Знаешь, как люди номер готовят?! Знаешь, как они репетируют?! На износ! И ради чего это все? Ради чего они делают двойное сальто на высоте сорока метров без страховки? Ради того, чтобы жующая и чавкающая толпа в зале на
— Но разве их заставляют? — попробовала поспорить Валька. — Они ведь сами согласились на такую цену…
— Это меня и бесит! — со злостью оборвал цыган ее острожный подголосок. — Почему умные, сильные, бесстрашные люди так дешево оценивают свою жизнь?
Валька промолчала.
— Потому что сцена — это наркотик. Если подсел — все, не соскочишь. Знаешь, какой самый страшный момент для любого артиста?
— Не знаю, — тихо ответила Валька, хотя уже поняла, что он хочет сказать.
— Момент, когда он лишается номера. Момент, когда окружающие, отводя глаза, начинают интересоваться его здоровьем. Это сигнал, понимаешь? Время на исходе… Я один раз видел, как плакал один взрослый мужчина, которого отправили на пенсию. Не старый еще по обычным меркам… Если б ты только знала, как это страшно! Наверное, именно тогда я понял, что никогда не буду циркачом. Хотя это профессия наследственная.
— Я тебя понимаю, — поддержала Валька. — Честно говоря, меня в цирке привлекают только номера с животными…
— Какими? — прервал ее Арсен.
— Что «какими»?
— Какими животными? Домашними или хищными?
— Все равно, — беззаботно ответила Валька, но цыган злобно рассмеялся в ответ.
— Ничего себе, «все равно»!
— А в чем разница? — удивилась Валька. — Конечно, дрессировать тигров опасней, чем собачек…
— Да не в этом дело!
Цыган захлебнулся собственным негодованием, но справился с собой и продолжал тоном ниже:
— Не в этом дело… Понимаешь, домашние животные подчиняются человеку с радостью. Они готовы все сделать для того, чтобы доставить нам удовольствие. Но хищники — совсем другое дело. Их приходится ломать. Все время ломать: и на репетициях, и на представлении… Поэтому никто никогда не знает, чем номер кончится.
— Нужно большое мужество… — начала Валька.
— Да, конечно, — нетерпеливо оборвал Арсен. — Это само собой. Но ты подумай о другом. За что этим несчастным животным такая каторга? Одно дело, когда убийцу приговаривают к пожизненному заключению в тюрьме. Но животным-то это за что? Ведь для них существование в клетке — это хуже, в сто раз хуже, чем тюрьма для человека! А хищники в нее попадают еще в младенчестве, не успев нагрешить… И всю жизнь проводят на территории два метра на два метра. Ради чего? Можешь объяснить? Тебе доставляет удовольствие смотреть, как тигр, огрызаясь, прыгает с тумбы на тумбу? А?
— Не знаю, — растерялась Валька. — Не задумывалась…
— А ты задумайся! Зачем заставлять хищника действовать против его природы? Ради того, чтобы доказать, что человек сильнее? Это и так понятно! Ради того, чтобы на десять минут потешить толпу? Только ради этого. А стоит ли толпа таких усилий? Вот большой вопрос…
— Ладно, не хочешь в цирк — не надо, — перебила Валька, утомленная горячим негодованием собеседника.
— Прости, я тебя загрузил, — спохватился Арсен.
— Ничуть. Мне с тобой интересно.