Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало
Шрифт:
— Конечно, чушь! И такое произошло в Кардиологическом центре! Ты представляешь, что творится на периферии?
— Женя не думает в суд подавать?
— Женя сейчас вообще не способен думать, — сухо ответила Екатерина Дмитриевна. — Он так раскис, что на него смотреть неприятно. Главная в доме — Стаська.
— Вот бы на ком женить нашего охламона.
— Да ты что! Он ее терпеть не может!
— Думаю, она его тоже.
— Да, Стася — девушка разумная, — признала
— Ну и не будем зря расстраиваться, — подвел итоги муж и отодвинул пустую чашку, показывая, что готов приступить к рассказу.
Екатерина Дмитриевна сделала все так, как он любит. Встала со своего места на противоположном конце стола и пересела ближе к Сергею. Изобразила на лице радостное нетерпение:
— Ну, что ты там раскопал?
— Держись, а то упадешь, — предупредил муж. Почесал кончиком пальца утолок рта и нехотя признал:
— Конечно, пришлось потратить денежки…
— Много? — озабоченно спросила Екатерина Дмитриевна, хотя на это ей было в высшей степени наплевать.
— Все относительно, Катюша. Относительно ценности добытой информации — не очень. В общем…
Он немного поколебался и признался:
— Пришлось закрыть наш маленький счет.
— Полностью? — ахнула Екатерина Дмитриевна, на этот раз испуганная всерьез.
— Полностью.
— Боже мой! Пятьдесят тысяч евро!
— Катя, они вернутся удесятеренными, — пообещал муж твердо.
— Но как же… Сережа, столько не стоит ни одно частное расследование! Куда же…
— Послушай спокойно, — оборвал муж ее причитания. — Ты все поймешь.
Екатерина Дмитриевна устроилась поудобней и впилась в мужа встревоженным взглядом. Она хорошо знала, что его нельзя было отнести ни к категории транжир, ни к категории жмотов. Сергей хорошо знал цену деньгам и практически ни разу не ошибся в оценке перспектив собственных вложений.
— Ну вот, — начал Сергей Владимирович, как обычно издалека. — Честно говоря, я понятия не имел о том, что хочу услышать от Девиллье-сына. Но нюхом чувствовал, что меня там ждут сюрпризы. И не ошибся.
— Ты сразу его нашел? — спросила жена.
— Сразу. Живет он в Лионе, как и говорил Семен, адрес тот же, что и пять лет назад.
— А до этого где жил?
— Подожди, не торопись, — осадил ее муж. Его лицо превратилось в маску сытого, хорошо пообедавшего кота, предвкушающего на десерт пузырек валерьянки.
— Так вот. Нашел я его сразу. Пренеприятный тип, скажу я тебе, Катя. Во-первых, он явно спивается. А во-вторых, он какой-то ужасно неопрятный, опустившийся… В общем, такие запахи я даже в родном колхозе не припомню. Разговаривать со мной ему явно не хотелось, пришлось денег дать.
— Чем он занимается? — спросила Екатерина Дмитриевна,
— Я же сказал: потерпи. Так вот. Прихожу к нему, представляюсь российским журналистом, пишущем о быте среднестатистического француза, прошу уделить мне полчаса. И вдруг он на чистом русском языке отвечает: «Вам, что, еще не надоело обо мне писать?»
И Сергей Владимирович торжествующе посмотрел на жену.
— На русском языке? — переспросила она растерянно.
— На чистом русском языке! Я бы сказал, с московским прононсом. Акает господин Девиллье-младший! Не очень сильно, но вполне узнаваемо!
— Не томи! — взмолилась Екатерина Дмитриевна. Муж, действительно, раздразнил ее не на шутку.
Сергей Владимирович потянулся к вазе, в которой лежали красиво уложенные фрукты, выбрал яблоко, придвинул к себе чистую десертную тарелку и принялся неторопливо очищать кожуру. Екатерина Дмитриевна стиснула руки под скатертью.
— Ты помнишь дело французов-перебежчиков? — наконец спросил муж, отрезая кусочек бело-розовой яблочной плоти.
— Нет.
— Вспомни. Сразу после Олимпиады, в восемьдесят первом году… Ну? Еще телемост был организован по этому поводу между Москвой и Парижем!
— А-а-а…
— Да, да… Французская семья попросила в СССР политического убежища, мотивируя просьбу тем, что во Франции их преследуют за коммунистические убеждения. Вспомнила?
— Да-да, — заинтересованно ответила жена. — Я припоминаю…
И она действительно вспомнила нашумевшее скандальное дело. Вспомнила и обрывки того самого телемоста. Немудрено, что его с интересом смотрел весь мир. Слишком мало случаев имело советское правительство похвастать иммигрантами из стран цивилизованного мира. Поэтому шоу задумали пышное.
И шоу с треском провалилось.
Во-первых, потому что на вопросы, которые задавали западные журналисты, французы отвечали маловразумительно.
Кто-то звонит по телефону и молчит. Кто-то стучит в дверь и убегает. Кто-то подбросил в их садик дохлую мышь. Систематически пропадают газеты, которые почтальон оставляет возле дверей. И так далее, и тому подобное.
Почему из этих тривиальных бытовых мелочей был сделан глобальный вывод о политическом преследовании, французы объяснить так и не смогли.
Ведущий с нашей стороны, известный и талантливый журналист, разве что наизнанку не вывернулся, помогая «подопечным». Но выглядел при этом так же жалко, как и они.
Западные студии были полны народу. В основном, там собрались иммигранты из стран Восточного блока: Болгарии, Румынии, Венгрии, Польши… Самым удивительным было то, что они не казались агрессивными. Не клеймили французских перебежчиков, не повышали в негодовании голос, не обрушивались с пропагандистскими лозунгами на советских зрителей.