Британский вояж
Шрифт:
Мы расходились уже ближе к полуночи. В гостиничном домике я спал один, в небольшой комнатке на втором этаже. Как только моя голова коснулась подушки, я почти сразу вырубился.
Ночью мне приснился старинный большой галеон, который величаво шел по морю. Я пригляделся и заметил, что паруса корабля странные, страшного багряного окраса. Галеон неожиданно растворился в дымке и я увидел на зеленом лугу девушку. Она бежала босиком, слегка подобрав подол. Я пригляделся и сразу узнал Аглаю. Волосы супруги растрепались, взгляд был странный, как у испуганной лани. Аглая на миг остановилась и вытянув руки, пронзительно закричала: «Андрюшенька, берегись!»
Я
Двери неожиданно распахнулись и в комнату ворвался еще один человек. Мгновенно оценив обстановку, он сразу же бросился на убийцу. Они сцепились, упали и начали бороться на полу. Мои глаза немного привыкли к темноте и я узнал в спасителе Разумовского, нападавший был никто иной как Джерри, помощник Добсона. Теплая кровь струилась по руке, рана сильно щипала, однако не обращая внимания на боль, я бросился на помощь Разумовскому. Но не успел. Отбросив грузное тело Разумовского, с пола уже вставал Джерри, сжимая в руке нож. Разумовский хрипел, пытаясь зажать страшную рану на шее.
Джерри злобно оскалился и снова бросился в атаку. Но я уже пришел в себя и был готов. Чуть отклонился и ударил нападавшего ногой в грудь. Джерри все же был не железный, схватка с Разумовским его ослабила и он пропустил удар, а после еще один удар. Он даже выронил нож, но тут же подобрал, но выпрямиться уже не успел, я подскочил и наотмашь ударил Джерри ребром ладони по затылку, у основания черепа. Он тяжелым кулем рухнул на пол.
В комнату ворвались двое матросов. Они чуть замешкались и тут же навалились на Джерри, который снова пытался встать.
Я бросился к Разумовскому. Из страшной раны на шее толчками сочилась кровь. Уже ничего нельзя было сделать. Разумовский взглянул на меня и попытался что-то сказать, но из губ хлынула красно-белая пена. Я схватил его ладонь. Он всхлипнул и я понял, что жизнь покидает моего друга.
Матросы уже связали бешенного Джерри. Они едва удерживали его вдвоем. В комнату ворвался растрепанный капитан Добрич и еще двое матросов.
Я вздохнул, закрыл глаза мертвому Разумовскому и коршуном склонился над Джерри:
— Что ты натворил, мразь! Ты же помогал мне там, возле острова… — я наотмашь влепил Джерри оплеуху.– Когда тебя завербовали?
— Ты счастливчик. Но больше я ни слова не скажу…– злобно процедил Джерри и сплюнул кровью с разбитой губы.
— Это мы еще посмотрим…
— Андрей… — пробормотал Добрич, — тебе нужно показаться доктору… вон как кровь из руки хлещет…
Утром транспортник с Добсоном и подлодкой отплывал в Кронштадт. Мне было грустно на душе. Только спустя немного времени я понял, что Разумовский минувшей ночью спас мне жизнь. Как он мог услышать шум в моей комнате, ведь его номер в другом конце
Джерри допрашивали ночью. Полковник Денисов их Третьего отделения хорошо умел развязывать язык. Джерри признался, что Британская Секретная служба завербовала его полгода назад. Накануне отъезда, сэр Генри лично приказал ликвидировать меня и моих подручных, если мы все же окажемся на территории Российской империи. Джерри рассказал, что ночью он должен был ликвидировать и Разумовского, и Добсона, но решил все же начать с меня. Джерри прекрасно знал о вечерней попойке в комендантском домике и ждал пока все уснут. Расчетливый и безжалостный ублюдок.
Мы попрощались с Добсоном на причале. Он не мог сдержать слез:
— Андрей, я действительно любил этого мальчика и считал сыном… но он поступил так чудовищно…
Я решил не рассказывать Добсону, что в планы Джерри входило убить и его. Иначе старина Добсон точно надломится и совершенно потеряет веру в человечество. Что за чудовищем нужно быть, чтобы задумать хладнокровно убить человека, который семь лет тебя кормил, содержал и считал за сына…
— Прощайте, мистер Добсон! Думаю скоро мы увидимся в Петербурге. Постарайтесь как можно скорее выкинуть этого ублюдка Джерри из памяти…
Ночью я потерял много крови и чувствовал, что сильно ослаб. Меня даже слегка пошатывало. Но физическая боль — совершеннейший пустяк, когда болит душа. Я потерял настоящего друга и этого уже не вернуть. Никогда не вернуть.
Через шесть дней, когда мы отплывали, я еще долго смотрел на порт Виндавы, на отдаляющийся берег, где навсегда остался лежать в холодной могиле бывший российский офицер Егор Константинович Разумовский…
Хотя Севастополь находился в осаде уже почти три недели, русские не только защищались, но то и дело предпринимали дерзкие вылазки. Холодной осенней ночью корреспондент Уильям Рассел проснулся от слепящего света фонаря «Вставайте! Нас атакуют!» Вдали раздавались короткие залпы орудий и треск ружей. Через несколько минут Рассел уже был в седле, прихватив переметную сумку. Было темно и дождливо. Приходилось буквально пробираться сквозь туман, вместе с еще несколькими всадниками. Разбитая дорога вела к лагерю Первой бригады Легкой дивизии. По всей линии фронта трубили горны, виднелись нестройные очертания солдат, которые выстраивались в боевой строй у гребня холма. Вскоре всадники достигли батарею ланкастерских орудий. Выстрелы тяжелых пушек и разрывы бомб постоянно извергались в сторону Севастополя. Вокруг старой мельницы собрались солдаты из разных полков, прислушивающиеся к шуму битвы. Сверху по тропе спускалась небольшая колонна, среди них много раненных с прострелами рук, двоих тащили на носилках.
Незнакомый майор сразу набросился на солдат расспросами.
«Тысяча русских обрушились на нас из кустарников, но мы не отступили, пока у нас не остался один заряд» — пробормотал чернявый сержант с перевязанной рукой.
Войска вели бой с неведомым противником. Уже вторую неделю ходили рассказы о казаках-пластунах, которые появлялись неожиданно из кустов, из тумана, просто из под земли — перерезали английским солдатам глотки и тут же снова исчезали, будто бесплотные духи.
Вся земля вокруг была изрыта бомбами и ядрами, раненные большими группами устремлялись в тыл. Их становилось все больше и больше.