Бродячее сокровище

Бушков Александр Александрович

— Полежи еще, я скоро закончу…

Вывернул покойнику карманы, забрал обе гранаты и с оглядочкой двинулся через лес к берегу, посмотреть, какие там произошли изменения. Ожидаемые, в общем: рядом с «Креветкой» обнаружился белый катер длиной футов в двадцать, этакая прогулочная игрушка богатея, не самая современная, весьма подержанная, но, тем не менее, надежная и комфортная, способная при хорошей погоде без особых хлопот преодолеть сотню миль спокойного моря. Надстройка закрывала примерно две трети остроносого суденышка, и что творится внутри, Мазур не мог рассмотреть — зато на корме узрел дона Хайме. Старый прохвост, столь же элегантный,

как во время их первой встречи, стоял у борта в компании гораздо менее светского верзилы с автоматом на плече, и оба напряженно таращились в сторону леса, определенно не зная, как расценивать наступившую тишину и что, собственно, лучше всего предпринять.

Третий, опять-таки не обремененный замашками джентельмена или денди субъект, стоял у фальшборта «Креветки». Волосы у него были еще мокрые, а у ног лежал акваланг. Ах, вот оно что… можно не гадать, что случилось с капитаном Гальего и его людьми: подобрался под водой, выбрал момент, вынырнул, перещелкал с маху… Вон те пятна на палубе чертовски напоминают едва свернувшуюся кровь…

От того места, где в лесу засел Мазур, до обоих суденышек было метров двадцать. С крайним неудовольствием Мазур поймал себя на том, что жаждет устроить кино, финал на голливудский манер: чтобы они корчились под наведенным стволом, каялись и просили пощады, уверяя, что осознали ошибки и займутся теперь исключительно общественно полезным трудом — а он, отпустив напоследок пару триумфально-издевательских афоризмов, перестрелял бы к чертовой матери успевшую помучиться троицу…

А вот это было плохо, потому что — непрофессионально. И потому Мазур, не затягивая паузу, поднял пистолет, выстрелом навскидку срезал индивидуума на палубе «Креветки», а мгновеньем позже, вырвав обе чеки, запустил обе гранаты прямехонько на корму катера.

Он знал эту модель — в пластиковой оболочке каждой гранаты таилось до поры три сотни стальных шариков. В двух, легко подсчитать, шестьсот. И рвануло, как следует быть, все эти шесть сотен убойных крохотулек вымели внутренность катера, вынеся все иллюминаторы, издырявив борта, катер качнуло на спокойной воде, над кормой медленно таял сизый вонючий дым — и Мазур, одним отчаянным броском достигший берега, перепрыгнув внутрь, уже не увидел ни единой цели, которую следовало бы подавить автоматным огнем.

Не теряя времени, он перепрыгнул на «Креветку» и со всеми предосторожностями осмотрел надстройку, спустился в каюты. Никого там не обнаружил, ни живых ни мертвых, спустился в каюты. По крайне мере, предателей среди экипажа «Креветки» не оказалось — а это уже кое-что, есть кое-какая разница меж мертвыми, о которых думаешь хорошо, и теми их собратьями, кто доброго слова не достоин… Быть может, и мертвым не все равно, что именно о них думают те, кто пока что пребывает по эту сторону…

Перешел на катер. Перешагнул через препятствие, старательно не глядя на то, что осталось от элегантного и благообразного совсем недавно дона Хайме — не по слабости нервов, а исключительно из эстетических соображений. Не всякий мастер обожает любоваться своей работой, иногда бывает как раз наоборот.

Шагнул под надстройку. Показалось, будто оказался внутри огромного дуршлага: отовсюду в крохотные дырочки проникали тоненькие, как иглы, лучики стоявшего в зените солнца. Под ногами похлюпывало — часть шариков зацепила и дюралевое днище, пройдя через настил из тонких досок, вода помаленьку прибывала.

Нагнувшись, Мазур старательно осмотрел приборную доску. Ей тоже досталась толика стального вихря, но особенных повреждений не было.

То, что его интересовало, он увидел сразу: сама доска состояла из нескольких циферблатов, наглухо забранных в светлую панель, а этот прибор явно не имел к ней отношения, стоял отдельно, сам по себе, со своим собственным питанием, ничем с доской не соединенный. Небольшой серый ящик с круглым экраном, несколькими верньерами, парой-тройкой кнопок. От него тянулся уходивший в иллюминатор толстый синий провод.

Мазур выглянул наружу. Провод был присобачен к высокой гибкой антенне, вздымавшейся метра на три над крышей и укрепленной растяжками. Ну вот, кое-что и проясняется…

…Вернувшись к тому месту, где покорно дожидалась Кристина, он сначала освободил карманы немца от того, что покойнику уже никак не могло понадобиться, потом проломился в заросли и поднял девушку на ноги. Сказал устало:

— Ну вот, справился…

Она кинулась ему на шею, прижалась, как и следовало ожидать, давая выход эмоциям в истерических всхлипах: как она испугалась, как ей казалось, что все кончено, и он никогда не вернется, а он вот вернулся, и как она рада, и какой он замечательный…

Мазуру все это очень быстро надоело, он бесцеремонно отстранил девушку и залепил ей пару оглушительных пощечин в качестве испытанного средства от всякого рода истерик. Помогло, разумеется, она пришла в себя, но долго еще хлюпала и всхлипывала у него на груди. С превеликим неудовольствием Мазур подумал, что эта сцена как две капли воды похожа на финал очередного пошлого боевика: супермен, уложивший штабелями всех врагов, проламывается сквозь мексиканские кактусы или венерианские джунгли, а на плече у него виснет, захлебываясь счастливыми и благодарными рыданиями, полуголая блондинка. Только в том и разница, что вместо блондинки брюнетка, и не полуголая она, а вполне одетая.

Решительно отстранил ее, заглянул в лицо:

— Еще въехать или сама оклемаешься?

— Не надо, — сказала она почти нормальным голосом. — Все прошло… почти. Это дон Хайме?

— Угадала, умница, — сказал Мазур. — Отвергнутые воздыхатели — штука страшная, надобно тебе знать…

— Где он?

— А ты как думаешь? — спросил Мазур без всякого выражения. — Ну, пошли, надо побыстрее отсюда убираться. Мало ли что…

Само собой разумеется, перед тем, как вернуться в лес, он поработал над последствиями своего оголтелого геройства, хорошо помня, что воспитанный человек всегда обязан убрать за собой — неважно, о посуде в столовой идет речь или о чем-то посерьезнее, так что Кристина увидела вполне мирную картину: у берега покачивалась одна «Креветка», а катер исчез, как и не бывало, лежал сейчас на дне неподалеку от субмарины и лихих американских пилотов — и, несомненно, капитана Гальего с его молчаливым экипажем. Причудливая компания собралась на морском дне, рассуждая отвлеченно и цинично. Как, впрочем, и в тысяче других местечек. Хорошо, что Нептуна не существует на самом деле — иначе бедняга давно бы свихнулся от лицезрения накопившихся за тысячелетия гостей…

— А… Гальего? — спросила Кристина, когда они поднялись на палубу и никто их не встретил.

Мазур внимательно и пытливо на нее посмотрел. Глаза уже почти сухие, но лицо неуловимым образом постарело: не внешне, ничего подобного, просто в нем появилось нечто на манер этакой ауры — как у всякого, кто после благополучной жизни в относительном достатке и покое внезапно услышал посвист пуль над головой и увидел совсем рядом всамделишных мертвых покойников…

Он недвусмысленным жестом показал на спокойное море. Пожал плечами и сказал сухо: