Бродяги Дхармы
Шрифт:
— О, — произнес Алва, приподнимаясь в радости, — а еще что?
— Думай о ласточках из сараев и козодоях, кормящихся в полях. Кстати, знаешь, Рэй, со вчерашнего дня я перевел еще один куплет из Хань Шана, слушайте: «Холодная Гора — это дом без стропил и без стен, шесть дверей слева и справа распахнуты, зал — голубое небо, комнаты свободны и пусты, восточная стена сходится с западной, а посередине — ничего. Просители не тревожат меня, когда холодно, я развожу костерок, когда голоден, я варю зелень, мне не нужен кулак с его большим сараем и пастбищем… он лишь строит себе тюрьму, и попав в нее, уже не выберется, подумай об этом, это может случиться и с тобой».
Потом Джафи взял гитару и пустился петь песни; в конце взял гитару я и тоже сочинил песню, пощипывая струны, как мог, вернее, постукивая по ним кончиками пальцев — пум, пум, пум — и спел про товарняк «Ночной Призрак»:
— Это про полночного призрака из Калифорнии, но вы знаете, почему я подумал про Смита? Жарко, очень жарко, бамбук там вымахал
И, как будто одного этого было недостаточно, Кафлин спокойно, сидя по-турецки, выдал:
— Перья подточите, галстуки завяжите, почистите обувь, ширинки застегните, вымойте харю и причешитесь, пол подметите, пироги с черникою сотрите, глаза распахните…
— Пироги с черникой — это хорошо, — сказал Алва, серьезно оттянув себя за губу.
— Все это время помня, что я очень старался, но рододендрон лишь наполовину просвещен, а муравьи и пчелы — коммунисты, а трамваям скучно.
— А маленькие япончики в поезде «эф» поют «инки-динки-парле-ву!» — завопил я.
— А горы живут в полнейшем неведении, поэтому я не сдаюсь, снимай ботинки и клади себе в карман. Я уже ответил на все ваши вопросы, очень жаль, дайте выпить, мовэ сюже [18] .
— Не наступи не яйцесоса! — пьяно вопил я.
— Попробуй, но не наступи на муравьеда, — сказал Кафлин. — Не соси всю свою жизнь, заглохни, тупица. Усек? Мое лев накормлен, я сплю у него под боком.
— Ох, — сказал Алва, — если б я мог все это записать. — Я был изумлен, просто изумлен своим сонным мозгом от чудесных молниеносных дротиков трёпа. Все расплывалось, мы были пьяны. Это была безумная ночь. Она кончилась тем, что Кафлин и я боролись, делая дыры в стенах, и чуть было не разнесли домик вообще: на следующий день Алва довольно сильно злился. В этом борцовском поединке я практически сломал бедняге Кафлину ногу; сам же засадил на целый дюйм занозу, которая вышла наружу почти что через год. Был момент, когда в дверях, как привидение, появился Морли с двумя квартами йогурта и спросил, не хотим ли мы. Джафи ушел около двух, сказав, что вернется и заберет меня утром, чтобы ехать на весь день и снаряжать меня по полной схеме. С Безумцами Дзэна все было в порядке, желтый дом находился от нас слишком далеко, нас оттуда не слышали. Но во всем этом была мудрость, вы это сами увидите, если как-нибудь ночью пройдетесь по пригородной улице, минуя дом за домом по обеим сторонам, в каждом — по лампе в гостиной, сияющей золотом, внутри — голубой квадратик телевизора, внимание каждой живущей семьи приковано, возможно, к одной и той же передаче; никто не разговаривает; во дворах тишина; на вас гавкают собаки, потому что вы проходите мимо на человеческих ногах, а не на колесах. Вы поймете, что я имею в виду, когда начнет казаться, что все в мире уже думают одинаково, а Безумцы Дээна давно стали прахом, и смех застыл на их устах из праха. Только одно скажу я в защиту этих людей, смотрящих телевизоры — миллионы и миллионы Одних Глаз: они никому не причиняют зла, пока сидят перед этим Глазом. Но ведь и Джафи никому не делал зла… Я вижу его в будущем, бредущего с набитым рюкзаком по пригородным улочкам мимо голубых телевизионных окон домов, одного, его мысли — единственные мысли, не подключенные к Главному Рубильнику. Что же до меня, то, быть может, ответ содержался в моей поэме про Бадди, которая продолжалась так: «Чья шуточка злая над нами, козлами? Кто, как крыса, свалил — так, что след в пустыне простыл? — спросил Монтанский Кент, улучив момент, у друга всех людей, что сидел в норе своей. — То Бог запсиховал, как индеец-нахал? Лишь жизнь Он подарил — да и то всех обдурил: сначала дал всем сад, потом забрал его назад, потом потоп наслал, и человек столько крови потерял. Ответь же нам, приятель, хоть ответ твой неприятен: кто смеется так дико над Гарри и Диком, и почему так подла эта Вечная Мгла, и где смысл и законы всего этого загона?» Я думал, быть может, мне удастся узнать, наконец, ответ от этих Бродяг Дхармы.
18
Плохой сюжет, дурацкай история (искаж. фр.)
14
Но у меня были и собственные куцые идейки, и они не имели ничего общего с «безумством» всего этого. Я хотел иметь мешок, в котором было бы все необходимое для того, чтобы спать, укрываться в непогоду, есть, готовить — на самом деле, натуральные спальню и кухню прямо у себя на горбу, чтобы можно было отвалить куда подальше и обрести совершенное одиночество, и заглянуть в совершенную пустоту своего разума, и стать совершенно нейтральным от всех и всяческих идей. Еще я собирался молиться, это была бы единственная моя работа — молиться за
Когда Джафи на следующее утро заехал за мной, все это вертелось у меня в голове. Он, я и Алва приехали в Окленд на машине Морли и отправились сначала в магазины «Гудвилла» и Армии Спасения, где накупили разных фланелевых рубашек (по пятьдесят центов за штуку) и маек. Нас страшно доставали цветные майки, и всего через какую-то минуту после того, как мы перешли на другую сторону улицы под ясным утренним солнышком, а Джафи сказал:
— Знаете, Земля — свежая планета, зачем о чем-то волноваться? (что так и есть), — мы уже рылась с удивленными физиономиями во всяких пыльных сундуках, набитых отстиранными и заштопанными рубашками всех старых бродяг трущобной вселенной. Я купил носки — пару длинных шерстяных шотландских носков, доходивших мне до колен, что полезно, когда холодной ночью медитируешь под открытым небом. И еще за девяносто центов я купил славную полотняную куртку на молнии.
Потом мы поехали в огромный военно-морской магазин в Окленде, зашли там в самый дальний угол, где с крючьев свисали спальники и всевозможное снаряжение, включая знаменитый надувной матрас Морли, канистры, фонари, палатки, ружья, фляги, резиновые сапоги, всякие неописуемые примочки для охотников и рыболовов, из которых мы с Джафи выбрали множество полезных для бхикку мелочей. Он купил алюминиевую держалку для котелка и подарил ее мне; поскольку это алюминий, то не обожжешься, вытаскивая ею котелок прямо из костра. Он выбрал для меня отличный подержаный спальник на гагачьем пуху, расстегнул его, проверил внутренности. Затем — новенький рюкзак, которым я так гордился.
— Я отдам тебе свой чехол к спальнику, — сказал он. Потом я купил маленькие пластмассовые снежные очки — просто ради прикола — и железнодорожные перчатки, совсем новые. Я считал, что дома, на Востоке, у меня осталась достаточно хорошая обувь: я ехал туда на Рождество, а то бы обязательно купил себе итальянские горные сапоги, как у Джафи.
Из оклендского магазина мы снова поехали в Беркли, в лыжный магазин, где, когда мы зашли внутрь и к нам подходил продавец, Джафи произнес своим голосом дровосека:
— Вот, снаряжаю друзей к Апокалипсису. — И он завел меня в глубину магазина и выбрал прекрасную нейлоновую накидку с капюшоном: набрасываешь ее на себя и даже на рюкзак (и становишься монахом с огромным горбом), и она полностью закрывает тебя от дождя. Еще из нее можно сделать маленькую палаточку или подстилать под спальный мешок. Еще я купил полибденовую бутылку с завинчивающейся пробкой, в которой можно было (как я себе сказал) носить в горы мед. Но впоследствии я пользовался ею как фляжкой для вина — больше, чем для чего-либо другого, а позже, когда заработал немного денег, — как фляжкой для виски. Я купил и пластмассовый шейкер, который очень пригодился: столовая ложка сухого молока, немного воды из ручья — и вот взболтал себе целый стакан молока. Еще я накупил кипу пищевых концентратов — как у Джафи. Я в самом деле теперь был снаряжен будто к Апокалипсису, кроме шуток: если бы в ту ночь на Сан-Франциско упала атомная бомба, мне пришлось бы только пешком выбраться оттуда, если возможно, и со всей своей сушеной пищей, плотно упакованной, со спальней и кухней на собственном загривке я бы бед в мире не знал. Последними крупными приобретениями были котелки: два больших, входящих один в другой, — крышка с рукояткой могла служить сковородкой, — оловянные кружки и маленькие, подогнанные друг к другу алюминиевые приборы. Джафи сделал мне еще один подарок из собственного рюкзака: нормальную ложку, — но вытащил плоскогубцы и загнул ей ручку:
— Смотри, когда захочешь вытащить из сильного пламени котелок, только зацепи. — Я ощущал себя новым человеком.
15
Тем же вечером я надел свою новую фланелевую рубашку, новые носки, белье, джинсы, плотно набил рюкзак, влез в лямки и отправился в Сан-Франциско, чтобы просто прикинуть, каково ходить по ночному городу с этой штукой на спине. Весело распевая, я прошел по всей Мишн-стрит. Зашел на Скид-Роу [19] , на Третью Улицу — поесть там своих любимых пончиков с кофе, а все тамошние бичи пришли в восхищение и стали спрашивать, не уран ли я иду разведывать. Я не хотел пускаться в долгие речи по поводу того, что, в конечном итоге, то, за чем я иду, окажется бесконечно полезнее для человечества, нежели какая-то руда, но пусть уж они мне скажут:
19
Название района трущоб, ставшее нарицательным; происходит от «skid road» — так американские лесорубы в конце XIX века называли главную просеку лесоповала.