Бродяги Хроноленда
Шрифт:
– Мата, – продолжал Мэнсон, – я всего в двух кварталах от тебя. Я тебя уже чую. Слушай меня внимательно – ты должна выполнить то, зачем сюда приехала. Командировочные нужно отработать. Говоришь, твой хахаль спит? Бери нож, ножницы, бритву, косу, бензопилу, газонокосилку, бери что угодно, и сделай своё дело. И потом можешь жить спокойно. Через десять минут я постучусь в дверь, и ты отдашь мне усы этого шута. Если нет, я сам их отрежу, но вместе с головой, а тебя порежу на мальтийские кресты. Ясно? Выполняй.
В трубке щёлкнуло,
Варианты крутились в её голове: убить себя, но это не спасёт Чарли, попытаться убить Мэнсона, но это вряд ли получится. Скорее всего, ей с ним не справиться. Вызвать полицию, но пока они приедут… Сбежать? За десять минут? Нереально. Не будет же она бежать по улице в пеньюаре, без маникюра и со сбившейся причёской. Исключено. Оставалось одно – отрезать эти чёртовы усы и отдать их Мэнсону. Отрезать аккуратно, чтобы не сильно попортить губу. Пластические хирурги всё поправят. Сейчас не то, что усы, голову могут пришить.
Она раскрыла бритву и пошла к постели, в которой так сладко спал Чаплин. Нет, а что дальше? Если я это сделаю, он меня возненавидит, он больше не захочет меня знать, он на одном гектаре со мной… танцевать не будет. Её только что зародившееся чувство будет разбито, растоптано клоунскими штиблетами, попрано и надругано. Мерзавец! Да он и не любит меня. Так, попользовался. Тут этих актрисок дешёвеньких, длинноногих, сиськастых карьеристок можно сотнями домой водить. Сволочь, животное похотливое. Ненавижу!
Мата взмахнула бритвой и провела лезвием по горлу спящего Чаплина.
Но лезвие только скользнуло по коже, словно по стальной поверхности. Чарли открыл глаза и удивлённо посмотрел на девушку. Она снова ударила бритвой по шее, но лезвие просто отскочило, даже не оставив царапины. Тогда в панике Мата попыталась отрезать усы, но окончательно проснувшийся Чарли перехватил её руку и с жалостью посмотрел ей в глаза. В его взгляде не было обиды, злобы. Только жалость. Обессиленная, она выронила оружие и села на край кровати. Чапли сел рядом, обнял её за плечи и поцеловал в щёку.
– Глупая, – сказал почти шёпотом, и она расплакалась. – Меня нельзя убить, и нельзя убивать.
– Ты…
– Да, я Хранитель.
В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, в комнату вошёл мальчик лет семи в белой футболке с Микки Маусом, в шортиках и с красным пионерским галстуком на шее. На плече его сидела белка и грызла кусок яблока.
– Прощай, – Чаплин погладил Мату по волосам. – Я ничем не могу помочь.
Мальчик достал из кармана шорт скомканную бумажку, развернул её и неожиданным глубоким басом
– Мата Хари, за покушение на убийство Хранителя Чарли Чаплина, вы проговариваетесь…
Мата не дослушала и потеряла сознание. Тело её сползло на пол. Белка истерично расхохоталась и швырнула в Мату огрызок.
– Пожалуйста, выйдите, – сказал мальчик Чаплину, – вам не нужно это видеть.
Чарли вышел и закрыл дверь. Мальчик вышел буквально через несколько секунд.
– Спасибо, извините за беспокойство. – пионер пожал руку Чаплину, – До свидания.
Чарли вошёл в комнату, ожидая увидеть растерзанное тело и море крови, но ничего этого не было, как не было и Маты. И вообще каких-либо следов её присутствия.
Ни сумочки, ни бритвы, ни волос на подушке, словно её никогда и не существовало.
Мэнсон поговорил с Матой, бросил брезгливый взгляд на парня сидевшего на коленях и тихо подвывающего.
– Спасибо, – Мэнсон бросил телефон на землю и пошёл к Рииль.
– Дорогая, нужно попасть в одно место, и поедем ко мне, в Германию. У меня большие планы насчёт нашего будущего.
Он поцеловал её в засос, долго и слюняво, шлёпнул по попе и улыбнулся беззубым ртом.
– Эх, натворим мы с тобой дел. Вперёд!
Павел вошёл в холл, облицованный испанским фиолетовым мрамором, ткнул охраннику корочку, тот отдал честь и показал, как пройти к лифту.
В лифте его встретил лифтёр в костюме древнееврейского пастуха, даже с посохом. Выйдя на последнем этаже, Павел подошёл к столику, за которым полировала ногти симпатичная секретарша. Павел протянул ей уже начавший таять пломбир.
– Я к Иисусу.
– Он занят. У него планёрка. Подождите здесь на диванчике. Как вас представить?
– Павел.
– Апостол?
– Нет, хуже. Просто Павел. Он поймёт. Где тут у вас сортир?
Секретарша показала, куда идти.
– Бумагу дать? – она протянула рулон туалетной бумаги. – А то вечно тырят, так я выдаю под роспись.
– Нет, спасибо, мы бумагой непривычные, – ответил Павел.
Туалет тоже был оформлен богато и безвкусно. Везде бронзовые статуэточки ангелочков, унитазные бачки раскрашены облаками. Павел подошёл к умывальнику, плеснул в лицо водой, провёл мокрыми ладонями по волосам. Выглядел он совсем не комильфо. Переезды, излишества, мысли о судьбе человечества добавили морщинки, сединки и тени под глазами.
Дверь открылась и в туалет зашли двое, открыли окно и закурили, совсем не обращая внимания на человека возле раковины.
Запах хорошего табака перебил амбре освежителя воздуха.
– Как мне это всё надоело, – пожаловался один. – Работать совершенно невозможно. Нас тут за людей не считают.
– Да ладно, за такие деньги могут меня считать хоть табуретом. Грех жаловаться.
– Да ведь не в деньгах счастье.
– А в чём же?
– Ну, есть, наверное, какие-то другие критерии.