Брошь медеи
Шрифт:
Коринф, древность.
Породнившись с царским домом, Ясон надеялся смягчить для себя жребий изгнанника и достигнуть высоких почестей. Кроме того, молоденькая Главка так призывно зыркала в его сторону, соблазнительно покачивая голую чуть ли не до пояса длинную ногу, белеющую между небрежно повязанными колпусом (Иногда хитон имел над талией напуск - колпос. Он получался следующим образом: хитон, более длинный, чем обычно, опоясывали на талии, а затем часть хитона подтягивали поясом и спускали над ним.) частями хитона, что его кровь не на шутку разбушевалась.
Наконец, его домогания увенчались успехом, ему охотно обещал руку дочери сам Креонт, царь Коринфа, назначив день для свадебного пира. Нужно было только благополучно избавиться от надоевшей жены.
Но Медея не была простой женщиной. Внучка бога Гелиоса и принцесса Колхиды увещания Ясона в правильности своего выбора не приняла с той покорностью, которая ожидалась от хорошей гречанки.
Сначала, она бросилась на своего мужа с растопыренными в хищном захвате пальцами с внезапно удлиннившимися когтями и изодрала его грудь и плечи до крови. Молча. С посеревшим лицом и пылающими огнем, но пустыми на эмоции глазами.
Затем неожиданно смирилась и пошла готовить подарки Креонту и его дочери.
Ясон не распознал коварство отверженной супруги. Страстная колхидянка, решившаяся последовать за своей любовью вопреки несогласию отца, брата и своего народа, так просто не могла выпустить из рук мужа - такое Ясон не должен был даже мельком подумать, но, ослепленный слепым желанием иметь молоденькую Главку в своем распоряжении в самое ближайшее время, он тупо недосмотрел.
Тонкий, золототканый шелк, который принесла Медея из своей комнаты в гинекее, так сладостно струился мягкими складками и стекал по коже, что Ясон весь задрожал от нетерпения одеть в него, а потом и раздеть будущую молодую невесту после свадебного пира.
– Возьми с собой и наших детей, пусть познакомятся с новой матерью. Я тем временем пойду в изгнание, чтобы не мешать тебе и твоей счастливой жизни, Ясон, - севшим голосом почти шептала Медея.
– А это покрывало и этот золотой венец подарил мой дедушка, бог Гелиос, матушке, когда та выходила за отца, Ээта. Я дарю все это Главке в подарок к свадьбе.
Конец августа 1991 года. Малфой-мэнор.
Боль приспешнику Темного Лорда, с его ежедневными круциатусами, была не в новинку. Не боль его испугала, а этот выступивший вперед темноволосый хлопец, который поднял необычно зеленые глаза, когда черная Метка появилась из-под закатанного рукава и стал по-детски непринужденно таращиться на нее. Палец его правой руки, странно мозолистый при соприкосновении с тонкой кожей предплечья самого Каркарова, но с напяленным на него родовым перстнем Блэков, медленно очертил линии Метки.
Кто, кто был этот мальчик? Это ли тот таинственно выплывший на свет бастард Регулуса? Но его черты лица не былы чертами Блэков, напоминали их чем-то, но не совсем. А его гипнотизирующие глаза... зеленые, как две Авады...
Что-то замерещилось (замаячило) в задворках сознания Каркарова, какой-то факт пробовал выйти на поверхность и осветить этот ребус, который организовался в кабинете Малфоя.
Люциус тем временем вместе с женой и сыном - будущим первокурсником в Дурмстранге (Дай, Мерлин!) сидели на диванчике у камина в сумраке и никоим образом не мешали действиям этих двоих чудаков, не участвовали,а только изображали из себя недвижных истуканов. Их сын, Драко, прислонившись к своей матери, сверкал серебряными глазами и его, по всей видимости, раздирало едва
Но дать Непреложный обет молчания его заставили палочками в руках.
Как-то странно все это было, никак иначе не скажешь.
Кудрявая шатенка впереди порылась в своей, видавшей и хорошие (видавшей и лучшие) дни сумочке и вытащила из нее толстую, потрепанную частым использованием тетрадь, которую открыла и, с видом заучки, стала ее перелистывать, ища в ней нужную страницу. Найдя ее, она дотронулась до руки мальчика и он сразу убрал взгляд от метки и впился им в глаза девочки.
Не просто впился взглядом, а весь обернулся к ней, как подсолнух к Солнцу. Выражение его зеленых глаз, перемещаясь с рабского пожирательского знака на девочку, четко изменилось из ядовитого на излучающее полное обожание.
Каркаров посмотрел в ее сторону и заметил то же самое глубокое, как бы, неверящее счастливое выражение глаз, которое обволакивало ее сиянием при взгляде на мальчика.
Да он был совсем недорослый, этот маленький мальчик-ребенок! Мерлин, да что здесь происходит? Эти двое обвенчаны, что ли? Ум Каркарова воспалился от плодящихся лавиной вопросов, всех до единого без ответов. У кого мог он спросить об этих странностях с детьми? У Малфоев? А если их спросишь, кто из них признается и скажет тебе правду? Отмажутся, черти!
Тем временем, пока мужчина терялся в догадках о характере их отношений, дети, не обменявшись между собой ни словом, дошли до некоего соглашения, потому что девочка отступила в сторону, давая пацану доступ к "пациенту", стала, не отрывая глаз от тетради, петь на латыни.
Коринф, древность.
Приглашенные на свадьбу во дворец Креонта не встретили детей Ясона с распростертыми объятиями и, быстро покормив их, вернули обратно в дом отца.
Но Главка, ничего коварного не подозревая, смеясь от радости и подпрыгивая от нетерпения показаться быстрее гостям и супругу, немедленно украсила свое гладкое белое тело невиданной тканью, закрепляя ее на левом плече той прекрасной золотой брошью, которую запыхавшийся Ясон утром принес ей.
Маленькая ранка от укола, когда Ясон закреплял брошь на складках простого шерстяного хитона, еще болела, но лик Гелиоса так заманчиво смотрелся поверх выпуклой девической груди, что Главка, засмеявшись от удовольствия, подарила сладкий поцелуй благодарности своему будущему супругу. А брошь постаревшей прежней супруги героя уже ее, принцессы Коринфа.
Чудный головной убор, подаренный той же старухой, Медеей, восхитительный и разукрашенный сверкающими драгоценностями, Главка возложила на свои отливающие медью локоны. Предовольная редкими подарками старушки, она засмотрелась на себя, прекрасную в блестяще вылощенном зеркале и с детской радостью прогулялась несколько раз перед ним, чтобы потренировать походку и движения ног, чтобы лучше подать себя гостям, чтобы больше из своей непокрытой золотым шелком кожи показать Ясону.
Внезапно ее стошнило и девушка, с побелевшим лицом, стала вся дрожать, пока смертельная боль не подкосила ноги и, с пеной на устах, она не упала на землю. Золотой венец, сжавшись поверх головы, начал извергать страшные языки огня и воспламенил ее длинные, шелковистые волосы. Это принудило ее вскочить с дикими воплями, пробуя сбросить венец с оголенной и всей в ожогах головы. Но, насколько сильней девушка пыталась освободиться от обруча, настолько крепче он сжимал ее изжаренную голову.