Брюсов Орден. Ради лучшего будущего
Шрифт:
До сих пор под подобным углом на ситуацию не смотревший, я лишь покачал головой. А ведь и правда, это сколько же жизней успела прожить сидевшая сейчас передо мной девушка! Конечно, весь ее опыт оставался детским – ну, ладно, подростковым – и тем не менее… А если взять ту же Полину? Не говоря уже о Викторе, тем более – Эф Эф… Каким же мальчишкой я должен выглядеть в их глазах!
И теперь этот самый мальчишка должен решать, кого из аксакалов казнить, а кого помиловать?
– Вы обещали не наказывать за откровенность! – повторила тем временем Кузьмина – уже с некоторым испугом и разве что не с мольбой – должно быть, неверно прочтя отразившуюся
Нет, в чем-то она все-таки еще ребенок. Ребенок, проживший полторы сотни детских жизней. Свихнуться можно! Блин, да изолированный от остального мира необитаемый остров для нее еще и избавлением будет! Может, и в самом деле Орден – зло?
Стоп, это меня уже что-то занесло. Ведь есть же еще Враг, о котором мне рассказывала Полина. Вернее, будет… Только вот, пока до него дойдет дело, сколько таких вот бойких четырнадцатилеток, не выдержав опыта не по годам, поедут крышей?
Если вообще это не ложь – насчет Врага…
– Вы обещали!.. – уже почти со слезами на глазах в третий раз выговорила девушка.
– А если Полина помилует Алексея? – с некоторым даже мазохистским удовольствием ловя себя на мысли, что начинаю оценивать ситуацию с точки зрения интересов Лизы, спросил я.
– Без шансов, – убежденно мотнула та головой. – Но в любом случае вы же можете посоветоваться – прежде, чем озвучивать свои решения.
– И все же, если? – не отступал я.
– Тогда пусть второй все равно станет Верка, – подумав, заявила Кузьмина. – Это будет честно.
– Уверена? – уточнил я.
– Уверена, – кивнула девушка.
– Ну, как скажешь… – кивнул я, обходя кресло и протягивая руку к кнопке вызова конвоя.
* **
Полина помиловала Машу. О снисхождении та не просила, да и остров ей не грозил, но разжалование до первого градуса означало автоматическое увольнение из Интерната – ниже третьей степени в воспитатели не брали, даже стажером.
Прежде, чем все было окончательно решено, у меня родилась идея, как спасти от изгнания всех троих проштрафившихся подростков. Ведь «отмеченных Машиной» в этот раз было не двое! Про Зулю забыли: а у нее, в некотором смысле, прав имелось даже больше, чем у Полины: Ибрагимову выбрали первой! Но не срослось. Даже не обсуждалось всерьез: прежде, чем поделиться планом с руководством Ордена, я изложил его самой Зуле, но та безапелляционно заявила, что никого прощать не намерена, и вообще, будь ее воля, попросила бы выбрать ссыльным островок поменьше и покаменистее. Переубедить ее мне не удалось.
Полина тоже отнеслась к моей задумке скептически, но, пока не отказалась Ибрагимова, твердого «нет» не говорила. А после сообщила, что с самого начала собиралась вывести из-под удара Машу. Оставить же в Ордене всех – или даже большинство – заговорщиков было бы, по ее мнению, поступком безответственным и не факт, что таким уж милосердным: жить помилованным так или иначе пришлось бы под постоянным надзором, разве что не под замком. И наверняка – строго изолированными друг от друга.
Что до меня, то после мучительных сомнений я все же освободил от наказания Веру Хмельницкую. Извините, но не стану дополнительно разжевывать почему.
Ну и еще одно. После отлета на остров Лизы с Алексеем (по указанию Эф Эф меня включили в группу, сопровождавшую осужденных на аэродром, так что все происходило на моих глазах: по трапу бизнес-джета ребята
Вежливый робот сообщил мне, что данный номер временно не обслуживается.
Прямо из аэропорта я поехал в Кузьминки. Дверь квартиры мне открыл какой-то сгорбленный старичок, весело поведавший, что лишь пару недель как сюда въехал. Куда перебрались прежние жильцы, он знать не знал – и все порывался угостить меня наливкой по собственному рецепту, но я сумел сбежать.
Продолжить же поиски украденного Скачком мне не позволили навалившиеся тренировки – неотвратимо близилась миссия.
[1] До свидания, прощай (фр.)
Глава 21
г.Санкт-Петербург, 11 (23) января 1837 года
3849-е санкционированное вмешательство в поток времени
– Я готова, братец, – заявила Полина, запахивая пошитую мехом внутрь каракулевую накидку-пелерину – длинную, до пят, и весьма просторную.
– Что ж, тогда идем, – сверившись сквозь потускневшее от времени стекло с циферблатом массивных напольных часов, притулившихся в углу гостиной, кивнул я.
Поверх темно-зеленого, почти черного вицмундира гусарского поручика на мне была богатая шинель с бобровым воротником, на голове – синяя с красным околышем «фуражная шапка» – бабушка современной фуражки. В руках я держал слегка потрепанный томик стихов – точная копия издания Императорской Российской Академии 1835 года. Думаю, не нужно особо пояснять, за чьим авторством.
«Из пяти последних вызовов на дуэль, сделанных Пушкиным, три были так или иначе связаны с нелестными отзывами о его творчестве, – кстати вспомнился мне инструктаж Виктора. – Еще два – с защитой чести супруги поэта, Натальи. Но это уже будет ваш план «Б». Основной – стихи!»
«Вот с этого места – пожалуйста, поподробнее, – помнится, нахмурился тогда я. – Если вдруг номер со стихами не прокатит – я что, должен соблазнить Наталью Николаевну?»
«А она красотка, – ехидно подлила масла в огонь присутствовавшая при разговоре Полина. – И в 1837-м – всего-то лет на пять старше тебя нынешнего! Правда, уже мать четверых детей…»
«Довольно будет намека Пушкину, что тот, мол – рогоносец, – поспешил успокоить меня Панкратов. – Даже самого легкого и туманного. Но тут как бы он не попытался на месте забить обидчика тростью – или что там ему в тот момент под руку подвернется увесистое. Так что для начала – стихи! Согласно прогнозу Машины – чтобы напроситься на вызов, этого должно хватить с лихвой».
Чинно проследовав из гостиной вниз по широкой лестнице, у самого выхода мы столкнулись со Степаном, крепостным мужиком лет пятидесяти, поставленным хозяйкой – некоей пожилой графиней – следить за своим петербургским домом, пока сама она коротала зиму в Таганроге. В письме за ее подписью – фальшивом, разумеется – сторожу было велено принять и окружить заботой дорогих племянников своей госпожи – поручика Солженицына (фамилия «Ржевский» после Березины сделалась слишком известной и использоваться уже не могла) и сестру его, девицу Анастасию. При первой встрече, нынешним утром, Степан гордо отрекомендовался нам с Полиной «швейцаром» – так мы его про себя теперь и называли.