Брызги шампанского. Дурные приметы. Победителей не судят
Шрифт:
– Не шампанского же! – воскликнул Здор почти возмущенно.
Он начал приходить в себя.
На Коктебель навалилось бабье лето. Снова наступили тихие, солнечные утра, море сделалось совершенно прозрачным, ушли грозы. Можно было войти в воду по горло и рассмотреть на дне камешки во всех их морских и горных подробностях. А волна все–таки была, почти неслышная, почти невидимая, и нужно было внимательно вслушаться, чтобы уловить ее даже не шелест – шепот. Как это бывает иногда с женщиной, когда слова угадываются не
Бывает.
Труп Мясистого увезли в Феодосию. Что с ним делать, никто не знал. Документов при теле не обнаружилось, не нашлось и денег, и было даже непонятно, на что этот человек жил. И самое главное – неизвестно, где жил. Всех горничных, вахтеров, администраторов гостиниц и пансионатов чуть ли не строем прогнали мимо Мясистого, но никто его не опознал.
Вывод мог быть только один – где–то снял комнату и там обитал вдали от глаз людских. При его профессии это было грамотное решение. Остановился, к примеру, у какой–нибудь бабули и жил, не оставляя следов. Приехал, уехал, да и был ли он вообще в поселочке с причудливым названием Коктебель?
Никому не ведомо.
Молоденький лейтенант, конфузясь от свалившейся на него обязанности, ходил по номерам девятнадцатого корпуса и задавал постояльцам одни и те же бестолковые вопросы.
Пришел и ко мне.
Рыжий, в веснушках, видимо, недавно что–то закончил, погоны лейтенантские получил. Ручки тоненькие, голос слабенький, шариковая ручка какого–то застиранного голубоватого цвета, конечно, не писала. Он и дул на нее, и тряс, и матерился вполголоса – ручка оставалась непреклонной.
– Скажите, вы что–нибудь слышали в эту ночь? Я имею в виду, что–нибудь подозрительное? Сами понимаете, под вашими окнами нашли этот… В общем, труп нашли, – он еще не мог легко и свободно произносить это слово. Привыкнет. Насобачится так, что замечать перестанет, как из него будут выскакивать словечки и похлеще.
– Нет, ничего такого я не слышал.
– Крепко спали?
– Крепко. Поддатый был. Мы с приятелем посетили местное отделение стриптиза.
– Что за отделение такое? – удивился он.
– Голых баб показывают. Под музыку. Не совсем, конечно, голых, но так, почти. Они могут и до конца раздеться, но за отдельную плату. Пятьдесят гривен за трусики.
– Что–то дороговатые трусики, – включился лейтенант в разговор более для него приятный.
– Не сами трусики, – пояснил я терпеливо. – Трусики они оставляют себе. И на следующий вечер опять их используют при исполнении обязанностей, в служебных надобностях. А пятьдесят гривен берут за временное снятие трусиков. Чтоб клиент убедился – там у нее, в трусиках, все как у остальных женщин, или что–то необыкновенное, никем доселе не виданное.
– А что, некоторые сомневаются? – усмехнулся лейтенант.
Вопрос мне понравился, я даже посмотрел на рыжего с уважением. В этот момент
Я вышел на площадку и закрыл за собой дверь, чтобы лейтенант не слышал наших тайн.
– Я сказала ему, что эту ночь мы провели вместе, понимаешь? – прошептала Жанна.
– С кем провели? – не понял я.
– Мы с тобой. Вдвоем. Вместе. В твоем номере. Любовью всю ночь занимались. Он меня допрашивал. Я ему так сказала.
– Зачем?
– Ну… Может быть, тебе это понадобится.
– Ты думаешь, что…
– Не смотри, что он такой тютя–матютя. Это внешнее. Он цепкий, как пиявка.
– Да! – ужаснулся я. – Как же быть?
– Молчи, и все. Ничего не видел, ничего не слышал. Спал с бабой. Баба – вот она. Все подтверждает. И он с носом.
– И ты все это уже сказала ему?
– Да. Все как есть.
– Ну, ладно… Спасибо, конечно. Ты очень меня выручила. Теперь мне с ним будет легче разговаривать. – Я поцеловал ее на ходу в загорелое плечо, подмигнул как можно более благодарно и вернулся в номер. Лейтенант продолжал безуспешную борьбу с ручкой.
– Твоя? – он кивнул на дверь.
– Моя.
– Ничего девочка.
– Она еще лучше, чем это может показаться на первый взгляд, – начал я отрабатывать Жаннину версию.
– Представляю, – сказал лейтенант и покраснел, осознав, какое словцо у него выскочило, что именно он себе представил и кому это говорит. – Извиняюсь, конечно. Здесь познакомились?
– На пляже.
– Она давно в Коктебеле, – медленно проговорил он, глядя в пространство и думая о чем–то своем. – Месяца два, не меньше. И без мужиков. – Лейтенант со значением посмотрел на меня – оценил ли я важность информации.
– Надо же, – промямлил я, не зная, что ответить.
– Ты вот первый.
– Понравился, наверно, – предположил я.
– Может быть, – произнес лейтенант голосом, который никак не соответствовал нашему легкому разговору. – Не исключено, что и понравился. Чего в жизни не бывает, – продолжал он бормотать, глядя в пространство зеленоватыми своими, почти немигающими глазами. – Два месяца она здесь.
– Да, загорела, – я никак не мог понять, о чем мы говорим. – За два месяца можно. С подружками опять же. Не скучно.
– Да, подружки… С подружками хорошо, – бормотал лейтенант, думая о чем–то своем. – Без подружек плохо, с подружками легче… Можно и два месяца, можно и два года, – дальнейшее его бормотание становилось совсем бессмысленным, когда он вдруг произнес четко и внятно, даже с некоторой резкостью: – Менялись вот только подружки. Менялись.