Будь проклята страсть
Шрифт:
— А ты, дружок, можешь сказать своему... чёрт возьми, это ещё что? Смотри, Пьеро, сам дьявол!
В свете далёкого фонаря женщина разглядела цвет его фрака. Ги видел, что она глядит на него, уперев кулаки в бедра. Потом вдруг она подалась вперёд.
— Чёрт возьми! Это же Прюнье!
— Что?
Ги воззрился на женщину.
— Дружок мой.
Она бросилась к нему и обняла за шею.
— Аннетта!
То была Аннетта Сембозель — толстая, пышная, сорокалетняя, с густыми белокурыми волосами, нарумяненными щеками и прежним запахом духов.
— Надо
— Нет. Аннетта, ты выглядишь цветущей.
— Поехали в «Морячок». Сембозель не поверит своим глазам. Всё будет как в прежние дни. — Она указала большим пальцем на мужчину, который правил ландо. — О Пьеро не беспокойся. Он пьян. — И подмигнула. — Да и вообще от него толку мало.
Видимо, у Аннетты было очередное любовное приключение.
— Поехали, ну?
— Ладно.
Ехать Ги не хотелось.
— Чёрт возьми, надо же — Прюнье!..
Через пять минут Аннетта окончательно разбранила кучера фиакра, и они поехали в ландо к Аржантею. Лошадью она стала править сама, посадив Ги рядом с собой, а Пьеро, неотёсанного вида молодой человек, дремал сзади.
— Как там Бетри?.. Что сталось с «Лепестком»?..
— Я читала в газете, у тебя есть яхта. Чёрт возьми, помнишь тот день...
Аннетта тараторила, смеялась, вспоминала непристойные сцены в «Морячке», весёлые дни на «Лепестке розы», общих знакомых. Эта неожиданная встреча почти разогнала злобные мысли Ги о вечере у Каэнов, однако неловкость и обида остались. Он жалел, что согласился на эту поездку в Аржантей.
Ландо тряслось так, словно вот-вот развалится, лошадь, возвращавшаяся домой, брала повороты с такой скоростью, что два колеса отрывались от земли, и они подъехали к «Морячку» с финальным рывком, словно на победившей в забеге колеснице.
— Теперь только не смейся, — сказала Аннетта.
Когда они входили, она крепко сжала его руку. Раздался хриплый возглас — и Ги показалось, что прошедших лет как не бывало и он, загорелый гребец в полосатой майке, с полями от старой соломенной шляпы на голове, слышит крики команды «Лепестка» и свист при виде новой девицы, виснущей на его руке. Тот же запах жира, тот же прокуренный воздух, тот же жёлтый свет от ламп... Потом он понял, что крики вызваны возвращением Аннетты, хозяйки, и определённо его нарядом.
— Бетри!
Тучный Сембозель, более аккуратный, чем прежде, повернулся к нему, красные глаза его сощурились в окружении жировых складок.
— Прюнье... месье Прюнье! — Он обнял Ги своими ручищами и принялся целовать. — Нуда... это он. Нужно навещать старых друзей... Столько лет... Не забыл «Морячка». Господи... Господи, я сейчас заплачу...
И когда слёзы потекли по его лицу, оно приняло до того комичное выражение, что удержаться от смеха было невозможно.
— Бетри, ты не подвластен времени. С виду не постарел ни на день.
— А ты всё такой же сильный? Да? Конечно,
Аннетта убирала со стола, отдавала распоряжения. Ги окинул взглядом посетителей — кто здесь столько времени спустя? Толпа рыбаков и матросов с барж, немного женщин, всего несколько лодочников, совершенно незнакомых ему. Все пьяно шумели, но смеха почти не было. Он думал, что атмосфера здесь будет прежней, но теперь видел, что она изменилась. Непристойное веселье времён «Лепестка» отошло в прошлое, художников не было, исчезла какая-то существенная искра. Но и сам он тоже изменился. Ги почувствовал себя одиноким, как на светском сборище у Каэнов.
— Прюнье!
Ги обернулся. Невысокая брюнетка ловила глазами его взгляд. Он не узнавал её. Потом воскликнул:
— Мими!
Она пьяно покачнулась и потянулась к нему губами.
— Как ты оказался здесь? — спросила она с тягучим мениль-монтанским говором. — Господи, как нарядился.
И обошла его вокруг, разглядывая.
— Ты прекрасно выглядишь, Мими.
— Да? — Она пригладила волосы, выставила вперёд бедро и, пьяно улыбнувшись, искоса посмотрела на него. — Ты так думаешь?
Она была скверно одета в лиловое, не на неё шитое платье, безобразные туфли, похудела, но от прежней смазливости кое-что сохранилось — глаза, овал лица, густые блестящие пряди зачёсанных назад чёрных волос. Тогда она была юной, теперь ей было около тридцати. Жизнь потрепала её.
— Мими, как живёшь?
— Всё так же, — насмешливо ответила она и повисла на его руке. — Говорят, ты теперь месье, твоё имя появляется в газетах. А я сказала: не знаете вы ничего. Месье Ги де Мопассан — это Прюнье. Я спала с ним в тот же день, когда мы познакомились, в лодке.
И резко, пронзительно засмеялась.
— Эй, Мими!
Мужчина, сидевший за одним из столиков, повёл подбородком, приказывая ей вернуться, — видимо, то был нынешний её любовник.
— А пошёл ты, — отозвалась она. — Уткни нос в стакан. — И снова повернулась к Ги. — Он ведёт себя как муж. Представляешь?
— Несу. Несу.
Появился Сембозель с подносом, на котором стояли стаканы и особое вино. Они сели за стол. На стуле Ги оказалась лужица вина, он вытер её. Аннетта и Мими вели разговор, перекрывая общий шум. Сембозель произносил тосты, за которые пили весьма торжественно. Внезапно откуда ни возьмись появилась маленькая сгорбленная женщина.
— Да ведь это матушка Прюб!
Старая уборщица, приносившая ему воды с гвоздями «для здоровья», захихикала. Она высохла, но глаза её блестели.
— Хо-хо, это месье. Поглядите на него, — посмеивалась она. — Что месье здесь поделывает?
Мими засмеялась тоже. Ги показалось, что старуха не узнает его.
— Я Жозеф Прюнье — помните?
Это лишь прибавило ей веселья.
— Садитесь, матушка! — крикнула Мими. — Бетри, налей ей выпить.
Матушка Прюб, не садясь, тут же схватила стакан, налила себе и выцедила вино.