Будет больно
Шрифт:
Отец влиятелен во многом, к нему приходят на поклон, приносят взятки. Он может одним приказом, росчерком пера, как говорится, кого-то отправить на дно, а кого-то вознести очень высоко. От всех он требует повиновения, преклонения, словно он высшая сила, от которой зависит жизнь.
От меня он требует того же, и если не получает, то наказывает. Макс меня как-то спросил, почему я еще здесь, с ним рядом, в этом доме. Практически каждый вечер сажусь с ним за один стол, ужинаю. Ужинаю в то время, когда кусок не лезет в горло.
Макс даже предлагал его убить. Макс может, но я – нет.
А еще я здесь ради этой маленькой девчонки, которая, появившись на свет, спутала все мои планы. Я хотел убежать, лишь только мне исполнилось шестнадцать, наплевать, что был еще несовершеннолетним, но у меня уже был паспорт.
Я наворовал к тому времени достаточно денег, за которые потом же и получил, но не отдал их, сказал, что потратил. Потом стал умнее, провернул несколько финансовых операций, вложил, купил, продал. В рынке разобраться не так сложно, если ты его понимаешь. Я понимаю.
У меня есть свои левые счета. У меня есть достаточно денег, чтобы начать жизнь где-нибудь на Бали или Шри-Ланке под чужим паспортом, серфить на волнах и курить дурь. Ну, а здесь я ради этой девочки, которая сидит напротив и гоняет горох по тарелке.
Отец переключится на нее, и неизвестно, что он с ней еще сделает. Ведь она девочка. Как он будет ее воспитывать? У него к ней уже какие-то завышенные требования, о которых она понятия не имеет и не понимает, что от нее хотят.
– А может быть, нам Марта расскажет о своих успехах? Давай, сестренка, расскажи. Как там дела в балетной школе?
У меня сегодня слишком хорошее настроение, чтобы какой-то козел мог его испортить. Но отец все равно его испортит. Это будет чуть позже. Сейчас можно оторваться на полную катушку, как говорится.
– Все… хорошо.
Марта неуверенно косится на отца, а я сжимаю кулаки и челюсти от того, что не могу видеть страх в ее глазах. Бояться собственного отца – это полный пиздец. Словно он чудовище. Так же я смотрел на него, когда был в ее возрасте, это немного выбивает из колеи.
Если он сейчас скажет хоть слово или заткнет ей рот, напугав при этом, я клянусь, возьму вилку и всажу ему в кисть. Давно об этом мечтал. Так, чтобы прошить ее насквозь, и чтобы зубья вошли бы в стол. Но он молчит – и правильно делает. Отец хитрый, он всех считывает и все понимает.
– У тебя скоро концерт?
– Да, концерт. А ты придешь, Арнольд?
– Да, я обязательно приду. Только дашь мне пригласительный, хорошо?
– Хорошо, я дам. Я сама его тебе нарисую.
Девочка улыбается, расслабляется. Только ради этой улыбки стоит жить. Дальше ужин проходит в тишине, но настроение уже испорчено. Когда вся церемония подходит к концу, отец вытирает рот салфеткой, бросает ее на стол и, встав, обращается ко мне: «Жду тебя в своем кабинете через пять минут».
Когда он уходит, Марта подходит ко мне, кладет свою ладошку в мою руку и заглядывает в глаза.
– Арнольд, не ходи к нему, – говорит шепотом, а у самой в глазах стоят слезы. – Не ходи к нему, пожалуйста. Он будет тебя обижать,
– Все будет хорошо, милая, меня никто не будет обижать, я ведь взрослый. А ты ни о чем не волнуйся. Обещай мне, что будешь самая красивая на концерте, хорошо?
– Обещаю.
Целую ее в макушку, отпускаю.
Мачеха смотрит растерянно, она тоже все понимает, но сегодня достанется мне, а не ей, хоть в чем-то ее выгода. Старые шрамы на спине начинают ныть от боли, скоро к ним добавятся новые, но это только сделает мою ненависть еще ярче.
Надо будет купить завтра Софии цветов и ирисок, сто лет не ел сладкого, а вот сейчас, кажется, подсел. Интересно, что она сейчас делает?
Глава 9
– Ну, давай, подруга, рассказывай, как жизнь? Как работа? Господи, меня от одного этого слова в дрожь бросает. Как представлю, что нужно рано утром куда-то идти, что-то делать, общаться с неприятными людьми, подчиняться, жить по графику и ждать дня зарплаты…
Злата сморщила свой хороший курносый носик, передернула плечами и, с наслаждением посмотрев на принесенный официантом салат, взяла столовые приборы. Новости о моей новой жизни были для нее лишним напоминанием, как жить нельзя. Даже дорогой ресторан в центре ее никак не смутил, хотя она знала, что у меня нет лишних денег, но Злата не изменяла своим привычкам.
– Ходить на работу – это не так страшно. Я ходила и до замужества с Андреем, это он меня вынудил бросить, ты знаешь.
– Как он, кстати?
– Не знаю, мы не видимся.
Подруга подняла на меня свои небесно-голубые глаза, она сегодня была именно в такого цветах линзах, они идеально подходили к ее атласной блузке. Каштановые волосы волнами лежали на плечах; пухлые губы, пушистые ресницы, родинка над губой.
Злату хотелось посадить на самую верхнюю полку магазина игрушек для взрослых, нарисовать на ценнике астрономическую сумму, как говорит моя тетя Роза, «как два крыла самолета», и поставить табличку: «РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ».
Но Злату руками трогать можно, и не только ими, но это очень, очень дорого.
– Разве?
– Ой, вот не надо притворства, вы наверняка общаетесь. Кстати, Андрей свободен, так что можешь раскинуть свои сети, ты ведь давно этого хотела.
Отпила кофе, посмотрела в окно, погода была мерзкая, шел мелкий дождь, тучи давили свинцовой тяжестью на город. Вечер субботы, закончилась еще одна рабочая неделя, а завтра мне предстоит трудный день. А еще на кафедре на моем рабочем месте стоит красивейший букет нежно-розовых кустовых роз и эвкалипта.
Никто из коллег не знал, кто его принес и как он оказался на моем столе, но я догадывалась, что это от Арнольда. Он не писал и не звонил, я не встретила его в кафетерии, его не было в университете, но я была уверена, что букет его рук дело. И это было приятно.
Не то чтобы мне не дарили цветов, но если вспомнить, все они были от Андрея и ни одного от других мужчин. Странно даже.
– Нет, Андрей не мой типаж, ты же знаешь, он слишком молод. Я тут недавно одного дядечку очень богатого подцепила на приеме, вот он, по моему мнению, очень перспективный.