Будни и мечты профессора Плотникова
Шрифт:
Алексей Федорович решил, что вряд ли этот симпатичный пятидесятилетний мужчина с умным и немного лукавым взглядом эпикурейца хоть сколько-нибудь верит в библейскую сказку. В лучшем случае и он, и духовные профессора верят не в бога, а в религию - ее моральную функцию, нравственное начало. Дескать, религия оставляет человеку надежду: "Я же воззову к богу, и господь спасет меня".
"Казалось бы, оглянись вокруг: космические полеты, квантовая электроника, ядерная энергетика, - вновь и вновь недоумевал Плотников. Брось ретроспективный взгляд: Иисус Христос,
А все дело в том, что наука не оправдала связанных с нею чересчур радужных сиюминутных надежд, не оказалась всесильной, как господь бог, не сумела исчерпывающе разобраться в бермудских треугольниках бытия. И это не могло не вызвать разочарования тех, кто искал в ней замену религии... Жернова научно-технического прогресса перемалывают мир обывателя, и он, предав науку анафеме, возвращается, словно блудный сын, в лоно церкви. Неустойчивая микрочастица неустойчивого мира втягивается в орбиту религии..."
* * *
– Нет, вы не гомо сапиенс, Луи! Совсем наоборот...
– Хотите меня оскорбить, Милютин?
– осведомился Леверрье ледяным тоном.
– Отнюдь! То же самое могу сказать и о любом из нас.
– Значит, с человеком разумным покончено. Тогда кто же я, черт возьми?
– Гомо инкогнитас.
– Человек неизвестный?
– Точнее, непознанный. Мы постигли глубины Вселенной, но так ли уж много знаем о себе? Мозг гения и мозг кретина - даже под электронным микроскопом не обнаружишь разницы. А сколько таинственных явлений, связанных с нашей жизнедеятельностью, истолкованы до смешного поверхностно!
– Вы всегда были чуточку мистиком, - сказал Леверрье назидательно.
– При чем здесь мистика?
– Писал же профессор Феллоу...
– Ох уж эти профессора, - перебил Милютин.
– Все-то им ясно! Впрочем, я не прав. И среди профессоров встречаются думающие люди. Но прошу вас, Луи, не произносите при мне имени Феллоу. С ним у меня связаны, мягко говоря, не слишком приятные воспоминания.
– Вот как?
– Помните мои опыты с пересадкой памяти? Тогда Феллоу назвал меня гробокопателем, посягающим на духовные ценности умерших!
– Согласитесь, что у него имелись для этого э-э... некоторые основания. В затее с пересадкой памяти действительно было нечто... нечто...
– Довольно, Луи! Бог с ней, с пересадкой. Будем считать ее моей творческой неудачей.
– Вот видите. Но эта неудача позволила вашим противникам объявить вас идеалистом: мол, Милютин отрывает духовное от материального, сознание от мозга.
– Я пробовал заменить одну материальную основу другой. Впрочем, не стану оправдываться.
– На самом деле, мы отклонились от темы разговора. Так что вы имели в виду, упомянув о таинственных явлениях? Телепатию?
– Обычное внушение.
– То есть гипноз?
– Не только. Возьмем исторический пример. Вы слышали
– Нет, - признался Леверрье.
– О, в конце девятнадцатого века она стала знаменитостью. Будучи религиозной до фанатизма, Луиза самовнушением вызывала у себя стигматы.
– Стигматы? Это еще что такое?
– Так называли кровавые пятна на руках и ногах, где согласно Евангелию при распятии Христа были вбиты гвозди. Представляете, в какой экстаз приводила Луиза верующих! Парижская академия наук не смогла объяснить это явление, и церковь, воспользовавшись беспомощностью ученых, объявила его сверхъестественным. А между тем...
– Милютин рассмеялся.
– Что "между тем"?
– нетерпеливо переспросил Леверрье.
– Стигматы у Луизы Лотто появлялись совсем не в тех местах, куда римляне вбивали гвозди при казни распятием, а там, где впоследствии начали изображать на иконах.
– Интересная история... И что же было с Луизой потом?
– Ее причислили к лику святых. Святая Луиза... Постойте... Отчего бы вам тоже не сделаться святым? Получилась бы чудесная пара! Святое семейство: Луиза и Луи! Сам великий Феллоу...
Леверрье насупился.
– Вы же просили не упоминать его имени!
– Мало ли что я просил!
Милютин внезапно вскочил со скамьи, на которой они сидели, и принялся вышагивать по аллее взад-вперед, что-то беззвучно бормоча себе под нос.
– А почему бы не попробовать!
– задорно воскликнул он, садясь. Знаете что, Луи, давайте проведем любопытный эксперимент!
– Над кем?
– Над вами, разумеется. Маленький опыт внушения.
– Я не поддаюсь внушению, - оскорбленно произнес Леверрье.
– Вот и отлично, значит, вам не грозит участь Гордье!
– А кто он?
– Преступник, осужденный на смертную казнь. Пообещав легкую смерть, ему завязали глаза, слегка царапнули запястье и стали поливать руку теплой водой, внушая: "У вас перерезана вена, вы истекаете кровью..."
– И что же Гордье?
– Умер. При вскрытии обнаружили анемию мозга, как при сильной кровопотере.
– Впечатлительная натура... К счастью, у меня железные нервы, - не без тревоги в голосе заявил Леверрье.
– Так что я должен делать?
– Ничего особенного. Помнится, вы занимались аутотренингом: "Мое тело тяжелеет, наливается свинцом..."
– Мне тепло... приятно... я засыпаю... засыпаю... за...
– Постойте!
– поспешно сказал Милютин.
– Не то вы и впрямь заснете. От вас требуется другое: убедите себя, что вы электрическая лампочка.
– Какая еще лампочка?
– Обыкновенная, ватт на шестьдесят. Больше вы вряд ли потянете.
– Вы с ума сошли!
– взревел Леверрье.
– Сошел, конечно, сошел, - успокаивающе проговорил Милютин.
– Но все равно, окажите мне эту дружескую услугу. Повторяйте за мной: "Я лампочка... по моим жилам течет электрический ток... мне тепло... электроны движутся все быстрее... от меня исходит сияние... оно все ярче и ярче..."