Будни и праздники
Шрифт:
— Вы женаты? — спросила Салвар-апа.
— Нет!
— Так давай мы тебя женим — и породнимся! — обрадовался Юлдаш. — Умидка не подойдет, зеленая еще. А вот Фарида у нас есть, Раношкина сестра, — это что надо. Вот такая девчонка! Свояками будем!
— Юлдаш, принеси чаю, — попыталась остановить сына Салвар-апа, заметив смущение Назара.
— Умида, чаю маме.
— Мама тебя просила, — заметила Умида и поджала губы. Это значит, что обижена и не выйдет из-за стола. Не выдержала и кольнула его: — Чтоб ты остыл.
— Все равно ведь зеленая. — Юлдаш отправился к кипящему самовару.
Салвар-апа укоризненно
Спать Назара Юлдаш отвел в угловую комнату. Перед тем как им расстаться, Назар вернулся к разговору об одежде, скрывавшей, по мысли Юлдаша, содержание. К вопросу подводил осторожно и, наверное, долго, потому что Юлдаш рассмеялся и заявил прямо:
— О моем пижонстве хочешь спросить? Не обижусь. Но и ты не обижайся на ответ. Договорились?
— Договорились. Я действительно не пойму тебя… У тебя ведь другое содержание, а одежда какая-то… Обычно наоборот все бывает. Зачем ты так одеваешься!
— Специально — чтоб отделиться.
— Выделиться, — поправил Назар.
— Нет, именно отделиться! Не понял?
Назар улыбнулся: что же тут не понять? Но эта его улыбка не поправилась Юлдашу.
— Нет, не торопись. Вопрос глубже, чем кажется на первый взгляд. Вот скажи мне, зачем ты носишь тюбетейку?
— А что? Национальный головной убор. Все носят — и я.
— Хочешь быть, как все?
— А что тут плохого?
— Ничего… до определенного времени. Одеваешься, как все; работаешь, как все; думаешь, как все, — и сам ты, как все. Ты — свой, всем понятный, и с тобой обращаются, как привыкли обращаться со всеми. Но вот дали тебе бригаду, но не обычную, не как у всех, а особенную. И работать в ней надо по-особенному, а не как все. И что получается, вспомни?
Назар понял ход мыслей Юлдаша, снял тюбетейку и принялся ее рассматривать. Казалось бы, простая тюбетейка, а несет в себе скрытый смысл.
— Да-а, так-то вот, — усмехнулся Юлдаш. — Символ похожести: я такой, как все. И ждут от меня привычного поведения: уважения к старшему, даже если он мерзавец: почтения к начальнику, даже если он неправ; молчания, почитания, лести, преклонения… А у меня нагрузка двадцать гектаров, каждая минута на счету. Мне некогда почитать и преклоняться, мне надо дело обеспечить! В общем, пошли конфликты, обиды… А переоделся — словно отделился от всех. Теперь говорят: что с него взять?! Видите, он не как все.
— Понял.
— Ну, будем спать? Подъем рано.
Юлдаш ушел. Какое-то время Назар прислушивался к звукам затихающего дома и думал о Юлдаше, о его тихой жене, об угловатой и шаловливой сестренке. Вспомнил слова Салвар-апа о том, что Юлдашу друзья по делу ближе, чем родня по крови. Мысль понравилась ему, с ней он и уснул.
На полевой стан они приехали до восхода солнца. Небо озарялось светом. Было прохладно, пахло свежей травой.
Назар огляделся. На первый взгляд, ничего особенного здесь не увидел — все, как у всех:
Возле Юлдаша собрались механизаторы. Четверо вышли из домика. Здесь ночуют, отметил Назар, и тоже подошел к Юлдашу. С ним уважительно поздоровались и опять повернулись к Юлдашу, который кратко рассказал о встрече с учеными из института хлопководства, предложившими опробовать у них новую технологию. Затем обменялись соображениями о делах на день и разошлись. Взревели моторы, и трактора с поднятыми культиваторами пошли в поле.
Культивацию проводили на двух картах, между которыми пролегала дорога. На дороге стоял грузовик, оборудованный шнеком, с помощью которого Юлдаш и Назар заполняли удобрениями туковые банки подъезжающих справа и слева тракторов. Работа была организована так, что очередной трактор подходил под засыпку, когда отходил предшествующий, поэтому получался своеобразный конвейер. Но иногда выпадала пауза, которую бригадиры использовали для разговоров.
— Договор с совхозом составляли по типовому образцу или сами сочиняли? — поинтересовался Назар.
— Сами, конечно. Типовой не годится. Ты посмотри, как предлагают распределять зарплату, не говоря обо всем остальном. По тарифам и разрядам! Вреднее этого ничего не придумаешь. Все равно, что взять топор — и под корень все дело.
— А мы тоже платить будем с учетом разрядов, — забеспокоился Назар. — Как же иначе? Ведь в бригаде есть опытные и новички.
— Тогда давай спорить! А какое мне дело, что ты сейчас опытнее меня? Мы вот делаем одну и ту же работу, не требующую твоей высокой квалификации, а почему тебе надо больше платить, чем мне? За то лишь, что ты где-то, как-то, когда-то получил повышенный разряд? Вон парни культивируют, работают одинаково, а почему получать они должны по-разному?
— Но это… стимулирует повышение квалификации. Решается социальная проблема.
— Стимулируй. Но не за счет моего заработка. А то ведь такое стимулирование развалит нам безнарядные бригады раньше, чем мы их создадим. Люди научились считать и станут прикидывать: работали одинаково, а получили расчет по-разному. Пойди потом объясни ему, что у Ташматова разряд повыше твоего. Может, и согласится на первый раз, а потом уйдет туда, где не будут оскорблять за его же труд.
— Писать будешь?!
— А ты чего смеешься? Буду писать! Не у каждого хватит на это мыслей и характера.
— Что ты предлагаешь?
— Трудодень.
— Хм… — поперхнулся обескураженный Назар.
— Гениальное изобретение социализма! Простое, как истина. И коммунистическое в своей основе, потому что рассчитано на коллективный труд при высокой сознательности каждого.
— Но ведь это… пройденный этап.
— А теперь трудодень впишется. Заработки высокие, обид не будет, что работаем за «палочки». Главное в том, что трудодень — это очень просто и наглядно. Заметь, при безнарядке мы учитываем именно трудовой день. И работу, как мы, например, все сейчас работаем: друг у друга на виду, вкалываем, как надо.