Будущее в твоих глазах
Шрифт:
– Да, они славные, – соглашается Райнер, подходя ближе к грилю, за которым стоял кашеварящий Жан. Бывшие недруги с полуслова понимают друг друга, и минуту спустя Браун уже ставит на общий стол готовое рагу эльдийской кухни. Миска становится аккурат между ароматным картофелем и мясной тарелкой. Именно за такими изысками марлийцы путешествуют с континента на Парадиз в знаменитый ресторан Жана и Николы.
Со стороны дома уже слышались разливающиеся сладкие ноты грядущей выпечки. Мужчины переглядываются – кажется, скоро уже все будут собираться на ужин. Для быстроты и простоты они всей честной компанией поделились на группы: преимущественно
– Скитс, нельзя.
Жан настороженно обернулся на голос Катрины, что раздался со стороны дома. Ретривер Кирштейнов был довольно добродушным и игривым, но слушался выборочно: Жана, Кию, отчего-то уважал капитанов. Остальным же пёс добродушно вилял хвостом, но едва ли следовал указаниям. В его мягких карих глазах словно читалась фраза: “благодарю за совет, милейший, как-нибудь сам разберусь”. Детей Скитс признавал, однако тоже не слушал. Он с радостью катал малышей на спине, охранял их, приносил палку или мяч, совестливо терпел без вида мученика любые манипуляции с ушами и хвостом – а Арчи Спрингер при каждой встрече норовил то ли просто облизать ухо, то ли откусить совсем. Оставалось лишь уповать, что в этом прохвосте не кроется чудом уцелевший титан.
Сейчас же Скитс на удивление послушно пристыдился на команду Кaты и попятился от двери. На веранду стали выплывать “пекари” с подносами пирожков и корзинок. Аромат разлился просто невероятный, что желудок чуть вздрагивал в нетерпеливом предвкушении.
Жан выучено оглядывает стол, сверяя правильность сервировки и вида блюд, развязывает фартук. Пытается выискать глазами в потоке людей из кухни жену, но так и не находит Кию. Зато встречается взглядом с Лорой Браун. Та указывает в сторону дома.
– Она поднялась к малышу с капитаном… с Кaтой… – быстро исправляется Лора, чуть смеясь бывшей привычке военного медика. Теперь они все гражданские, и прошлые титулы канули в Лету, хоть поверить в это всё остаточно сложно. – Иди, я присмотрю за Никой и Алексом, если они вернуться раньше, – Кирштейн благодарно кивает и направляется к задней двери.
Дом у капитанов чуть меньше, чем дом у моря, который Жан и Киа купили почти десять лет тому назад, но тем не менее он очень уютный. Во всём чувствуется свой характер и чистота, хоть порой можно заметить разбросанные детские игрушки – элемент гостевого хаоса. Пройдя через жаркую кухню, где всего пару минут назад испекся десерт, Жан поднимается по небольшим ступенькам и выходит к лестнице на второй этаж, чуть не сталкиваясь с Катриной, Леви и детским садом.
– Дядя Жан, а мы с Алексом сплели венки из полевых цветов! – радостно возвещает Николь, замечая нового непросвещённого взрослого. Кирштейн улыбается, оглядывая Нику и сына. Венок красуется на макушке Вина – прозаично, самый старший терпит нападки меньших братьев с завидным стоицизмом. Но они все счастливые. Даже Эрвин подспудно улыбается.
– У вас отлично получилось. Вин, тебе очень идёт, – кивает Жан, направляясь к лестнице. – Олив, Алекс, не шалите и слушайтесь дядю Леви и тётю Кaту,
Аккерман шутливо цокает, призывая разыгравшихся детей к порядку:
– Тц, меньше слов – больше дела. Дружно идём на задний двор.
Жан замирает на мгновение, оперевшись на перила. Смотрит, как ребятня податливо следует за капитанами, как Олив шутливо пихает в бок Вина, сообщая мальчишке что-то смешное; как Катрина по привычке придерживает Леви за локоть, идя по ступенькам – отклик прошлого, когда Аккерман едва мог пройти из-за изувеченного колена; и как Леви тепло улыбается в ответ на этот жест.
Но на втором этаже раздаётся тихий смех, и Кирштейн, быстро проморгавшись, идёт наверх. Знаючи курсирует по коридору к комнате, рядом с которой, прислонившись к стене, скучающе стоит Фалько Грайс – белобрысый возмужавший юноша. Жан смекает, отчего Фалько выставили из спальни: наверняка, Киа кормила одиннадцатимесячного Тео.
– Неужели вам с Габи не в тягость сидеть с ним? – шутливо уточняет Кирштейн, обходя Фалько и берясь за ручку двери. – Всё веселье пропускаете, молодежь.
Юноша с вызовом улыбается:
– Габи хочется больше “практики” с ребёнком, чтобы познать эту науку. А я тоже не прочь. Он такой…
– Тео у вас тихий, так что это несложно… – дверь вдруг открывается и на пороге появляется взволнованная быстро шепчущая Габи. Волосы, собранные в пучок, растрёпаны, в руках пара погремушек. – Заходите, мы тут подождём, – девушка выскальзывает в коридор и приотворяет дверь, давая Жану пройти. Кирштейн оглядывает влюблённую парочку беглым взглядом, прежде чем потянуть ручку на себя и, слыша их шутливые перепалки, снисходительно улыбается. В конце концов, когда-то они все были такими: ехидными, колкими, едва умеющими выражать своё “люблю” иначе, более здраво.
Киа оглядывается на вошедшего мужа и чувствует, как невольно, но так правильно уголки губ идут вверх. На руках – маленький человечек в пестрой пижаме вердепомового цвета. Голова Тео уже покрылась кудрявыми русыми волосами, отчего мальчик напоминал солнце – их маленькое солнце. Сейчас же малыш прижался щечкой к материнскому плечу. Глаза прикрыты, рот едва пускает пузыри, маленькие ручки прижаты к груди. И Кирштейн соврёт, как последний торгаш, если скажет, что его сердце не пропускает удар от этой милой картины. Сколько бы он ни видел её с детьми, всякий раз это что-то необъяснимо новое.
– Он только задремал, – шепчет Киа, когда Жан подходит ближе. Мягко, едва уловимо касается подушечками пальцев маленькой ушной раковины – такой розовой и миниатюрной, будто Тео не ребёнок, а игрушка из фарфора.
– Солнце, у тебя талант к ремеслу Морфея, иначе я не могу это объяснить, – тихо выдыхает Кирштейн, подаваясь вперёд и осторожно целуя жену в висок. Она улыбается, едва покачивает сопящее чудо. – На моих руках что Олив, что Алекс, что Тео вечно хихикают и куролесят…
– Просто ты больше пытаешься их рассмешить, чем усыпить, – едва слышно замечает она, произнося это одними губами. Тео расслабленно дышит – мерно и ровно. Кажется, если долго смотреть, то любого начнёт клонить в сон. Киа отходит к кроватке, что они одолжили у капитанов. Жан с любовью следит, как она осторожно опускается, укладывая сына на подготовленную лежанку. У Кии явно есть скрытые познания сонного ритуала. Или она просто замечательная мать. Жан лишь тепло улыбается – он уверен в обоих вариантах.