Будущее

Глуховский Дмитрий Алексеевич

– Вы читали мой личный файл? – трещины на моих губах жжет спиртом. Я облизываю их, чтобы щипало подольше. – Польщен.

– Положение обязывает, – разводит руками Шрейер. – Вы же знаете, Бессмертные находятся под моей неформальной опекой.

– Неформальной, – киваю я. – Только вчера вот слышал в новостях, как вы нас называли бешеными псами.

Эллен поворачивает свои окуляры в мою сторону.

– Меня иногда упрекают в беспринципности, – подмигивает

мне Шрейер. – Но у меня есть железный принцип: говорить каждому то, что он хочет от меня услышать.

Весельчак.

– Не каждому, – возражает госпожа Шрейер.

– Я о политике, любовь моя, – лучезарно улыбается ей господин Шрейер. – В политике иначе не выжить. Но семья – единственная тихая гавань, в которой мы можем побыть сами собой. Где, как не в семье, мы можем и должны быть искренны?

– Звучит прекрасно, – произносит она.

– Тогда, с твоего позволения, любовь моя, я продолжу, – мурлычет он. – Так вот. Люди, которые верят новостям, также хотят верить тому, что государство заботится о них. Но, расскажи мы им, как именно государство о них заботится – они не поверят. Все, что они хотят услышать – «Не волнуйтесь, у нас все под контролем, в том числе и Бессмертные».

– Эти сорвавшиеся с цепи штурмовики, – цитирую я.

– При этом люди сами предпочтут не знать, как именно мы контролируем Бессмертных. Они просто хотят, чтобы я их успокоил. Чтобы я заверил их, что в современной Европе с ее вековыми устоями демократии и почитания прав человека Бессмертные – просто вынужденное, временное, уродливое явление.

– Вы умеете внушить уверенность в завтрашнем дне, – я слышу, как во мне открывается шлюз, сливая текилу прямо в кровь. – Знаете, мы ведь тоже смотрим новости. И слышим в них от вас, что Бессмертные – погромщики, с которыми давно пора покончить.

– Но на деле мы даем вам полный карт-бланш, так?

– И объявляете, что мы совершенно неуправляемы.

– Вы же понимаете… Наше государство основано на принципах гуманности! Право каждого на жизнь свято, как и право на бессмертие! Европа отказалась от смертной казни столетия назад, и мы никогда не вернемся к ней, ни под каким предлогом!

– А вот теперь я снова узнаю того другого вас, из новостей.

– Я не думал, что вы так наивны. С вашей работой…

– Наивен? Знаете… Просто c нашей работой часто хочется поговорить с людьми из новостей, которые макают нас в дерьмо. И вот – редкий случай.

– Не думаю, что вам удастся со мной поссориться, - Шрейер усмехается. – Помните? Я же всегда говорю людям то, что они хотят от меня услышать.

– И что, по вашему, хочу услышать я?

Шрейер втягивает свой фосфоресцирующий пижонский коктейль – через соломинку, из шарообразного бокала, который нельзя поставить, не опустошив.

– В вашем файле значится, что вы исполнительны и честолюбивы. Что проявляете инициативу. Что вы правильно мотивированы. Приводятся примеры вашего

поведения при операциях. Все выглядит очень неплохо. Выглядит так, словно вас ждет большое будущее. Но продвижение по служебной лестнице у вас будто бы застопорилось.

Уверен, что в моем файле про меня есть немало и такого, о чем господин Шрейер предпочитает не упоминать – возможно, пока не упоминать.

– Поэтому, предполагаю, вам хотелось бы услышать о повышении.

Я кусаю щеку; молчу, стараясь не выдать себя.

– А так как всегда следую своему принципу, - опять эта дружеская улыбка, - то и говорить с вами собираюсь об этом.

– Почему вы?.. Назначения в компетенции командующего фаланги. Разве не он…

– Конечно, он! Конечно, старина Риккардо. Назначает он! А я просто разговариваю. – Шрейер машет рукой. – Вы сейчас правая рука командира звена. Так? Вас рекомендуют повысить до командира бригады.

– Десять звеньев? В моем распоряжении? Рекомендует кто?

Кровь с текилой стучится мне в голову. Это повышение через две ступени. Я выпрямляю спину. Я чуть не нагнул его жену и не разбил морду ему самому. Чудесно.

– Рекомендуют, – кивает господин Шрейер.

Командовать бригадой значит перестать самому месить сапогами человеческие судьбы. Командовать бригадой значит наконец поквитаться с парой персонажей. Но главное, это значит выбраться из моей гнусной халупы в жилище попросторней… Ума не приложу, кто там может меня рекомендовать.

– Я этого не заслужил, – слова даются мне тяжело.

– Вы думаете, что вы заслужили это давным-давно, – говорит господин Шрейер. – Еще текилы? Вы выглядите несколько рассредоточенно.

– Не понимаю, к чему эти ритуальные танцы, – мне все сложнее держать себя в руках.

– Ну да… Вы же штурмовик, а не дипломат, – усмехается Шрейер. – Ладно, урежем прелюдию. Эллен, иди в дом.

Она не сопротивляется, на прощание вручая мне еще один дабл-шот. Шрейер провожает ее странным взглядом. Улыбка отклеилась и слетела с его губ, и на какой-то миг он забывает надеть на свое красивое лицо другое выражение. Долю секунды я вижу его настоящим – пустым. Но, обращаясь ко мне, он снова весь словно лучится.

– Раз вы смотрите новости, фамилия Рокамора вам должна быть знакома?

– Активист Партии жизни, – киваю я. – Один из руководителей…

– Террорист, – поправляет меня Шрейер.

– Десять лет в розыске…

– Мы его нашли.

– Арестовали?

– Нет! Нет, конечно. Вообразите себе: полицейская операция, куча камер, он мужественно сдается, чтобы избежать кровопролития, назавтра он во всех новостях. Начинается процесс, мы вынуждены сделать его открытым, все самые чудовищные болтуны подряжаются защищать его бесплатно, просто чтобы покрасоваться, он использует суд как трибуну, становится звездой… Ощущение, что я переел на ночь и вижу кошмар. А у вас?