Будущее
Шрифт:
– Это в моих собственных интересах, – киваю я. – А то ведь и не поймешь, как все случилось. Хаос…
– Операция состоится через два дня. Я жду вашего решения завтра. Александрина, ты проводишь нашего гостя?
ОТРЫВОК 4 – Купальня
Брызги!
Взрыв смеха – девичьего, чистого, звонкого. Совсем рядом. В моей чаше, где я хотел спрятаться ото всех – и надеялся быть обнаруженным. Еще фонтан. Я молчу, терплю, притворяюсь спящим.
Шепот – решают, двинуться ли дальше, вниз по каскадам, или остаться тут. Второй голос – мужской. Обсуждают
Я подглядываю, стараясь не выдать себя.
По трубе ко мне в бассейн примчались двое. У парня оливковая кожа, глаза цвета анодированного алюминия, руки дискобола и смоляной чуб; девушка – черная, точеная. Обритая головка с удивительным изяществом посажена на высокую шею. Затылок как раз уместился бы в мою ладонь. Худые плечики. Груди-яблоки. Сквозь дрожащую воду – мускулистый живот и узкие бедра – колеблются, мерещатся, словно их только вот-вот отлили из эбонитового композита и они еще не успели принять окончательную форму.
Они прижимаются к бортику с моей стороны чаши, хотя противоположная никем не занята. Я решаю: они так сделали, чтобы я не мог за ними наблюдать. И хорошо. Не собираюсь подсматривать… Думаю даже сплавиться дальше, оставив их наедине, но… Остаюсь. Зажмуриваюсь снова.
Незаметно растворяю в морской воде минуту своей жизни, потом еще одну. Ничего сложного: теплая соленая вода может разъесть бесконечно много времени. Именно поэтому все купальни заполнены круглые сутки, несмотря на свою дороговизну.
Снова смех негритяночки – но теперь он звучит иначе: приглушенно, смущенно. Шлепки по воде – шуточная борьба. Всхлип. Вскрик. Тишина.
Мне неспокойно, и я открываю глаза.
По воде плывет кусочек материи, топ ее купальника – неприлично-алый, и алым цветом возбужденно пульсирует чаша. Тряпица подплывает к устью трубы, задерживается на секунду, будто на краю водопада – и уносится вниз.
Хозяйка не замечает его потери. Распятая, прижатая своим другом к борту бассейна, она медленно открывается ему. Я вижу, как ее сведенные плечи постепенно расслабляются, отступают назад, как она принимает его натиск. Бурлит вода. Всплывают еще кусочки ткани. Он разворачивает ее спиной – и зачем-то лицом ко мне. Глаза у нее полуприкрыты, затуманены. Сахар зубов сквозь вывернутые африканские губы. Ах… Сахар…
Я сначала судорожно ищу ее взгляда, а когда наконец вылавливаю его, смущаюсь. Оливковый Аполлон подталкивает ее ко мне – с налаживающимся ритмом. Ей не за что держаться, и она оказывается все ближе ко мне; мне нужно было бы уйти, но я остаюсь, сердце бьется.
Теперь она заглядывает мне в глаза – хочет установить связь. Зрачки блуждают, она смотрит на мои губы… Я отворачиваюсь.
– - Ну… – шепчет она. – Ну пожалуйста… Ну…
Толчок… Толчок… Она в шажке от меня. Слишком близко, чтобы не соскользнуть… Я на самом краю… Тянется ко мне… Вытягивает свою шейку… Не может дотянуться.
– - Ну…
Я уступаю. Распечатываю губы. Встречаю ее.
Она пахнет фруктовой жвачкой. Губы у нее мягкие, как мочка уха. Еще чуть, и я пропал.
И
Наше трио распадается. Негритянка растерянно жмется к дискоболу, я вглядываюсь вверх, в загадочную возню, которая разворачивается над нашими головами, в одном из бассейнов. Люди пихают друг друга, что-то кричат – но слов не разобрать. Потом выбрасывают в трубу что-то темное, грузное – и оно медленно съезжает в чашу уровнем ниже. Через секунду тех, кто блаженствовал в ней, заражает паника. Сцена повторяется: женские вопли, возгласы отвращения, кутерьма. Потом мельтешащие тела вдруг застывают словно парализованные.
Там происходит что-то странное и страшное, и я никак не могу понять, в чем дело. Кажется, будто в бассейн попало какое омерзительное фантастическое животное, монстр, что оно медленно спускается по трубам к нам, по пути заражая безумием всех, кто на него взглянет.
Новый всплеск шумной борьбы – и нечто покидает бурлящую чашу, ползет дальше. На секунду мне кажется, что это человек… Но вот движение… Оно вяло плюхается в бассейн над нами, ныряет под воду и под водой остается. Что это может быть? Оболочка чаши мерцает темно-синим, она почти непроницаема, и мне опять не удается понять, что же такое спускается к нам. Даже находящиеся там люди не сразу осознают, что видят перед собой. Притрагиваются к нему…
– Господи… Это же…
– Убери это! Убери это отсюда!
– Да это же…
– Не трогай его! Пожалуйста! Не надо!
– Что делать? Что с этим делать?!
– Убери! Не надо его тут!
Наконец странное создание выпихивают из чаши, и оно неспешно приближается к нашей. Я загораживаю спиной бритую девчонку и ее дискобола; они совсем растеряны, но парень хорохорится. Что бы там ни ползло к нам, я подготовлен к встрече лучше них обоих.
– Черт…
У меня наконец получается толком рассмотреть его. Тяжелый тугой мешок, голова болтается, будто чужая и пришитая, конечности противоестественно вывернуты, то загребают, то вроде бы цепляются, словом, творят, что вздумается – каждая независима. Не удивительно, что он сеет вокруг себя такую панику.
Это мертвец.
И вот он втаскивается в мой бассейн – ныряет с головой, лицом вниз, и сидит под водой. Его руки зависают на уровне груди и, словно привязанные к нитям циркулирующих через купальни потоков, чуть заметно пошевеливаются: туда-сюда, туда-сюда. Кажется, что это он дирижирует бездушным хором купален. Глаза у него открыты.
– - Что это? – ошарашенно бормочет дискобол. – Он что…
– - Он умер? Он умер, да?! – у его подружки истерика. – Он умер, Франсуа! Он умер!
Девчонка замечает, что мертвец смотрит – в никуда, созерцательно – но ей чудится, что он бесстыдно разглядывает под водой ее прелести. Она сначала прикрывает срам руками, а потом не выдерживает и бросается вниз по трубе – в чем мать родила, лишь бы избавиться от кошмарного соседства. Дискобол крепится – не хочет показаться трусом, но видно, что и он потрясен.