Будущую войну выигрывает учитель. Книга первая. Карьера
Шрифт:
Вообще-то пороли бы меня, но про это я благоразумно умолчал.
– А ещё с твоего села заместо тебя, двоих в солдаты забрили бы. А как твоим детям жить тогда? А жене? Семья дезертира! Как с таким клеймом в люди выходить? Секли мы его прямо тут, при жене и детях, да ещё соседи через забор заглядывали. А пусть видят, ох и злой же я. А с чего добрым быть. Пол дня бегом, пол дня пешком, к этому уроду через всё село топали, как идиоты – строем. А у него и вещей нет, и пожрать нечего.
– Отставить экзекуцию! Ты баба плесни ему на задницу водой,
Прибежал какой-то малец. Да как заорёт.
– Господин ахфицер требует рекрутов к себе в усадьбу!
Вот молодец, чётко и внятно, и выспрашивать не надо, куда – зачем.
– Ты Савелий. И ты, берите его под руки и вперёд, бегом, у вас на руках раненый. И чем быстрее вы доставите его в госпиталь, тем больше у него шансов выжить!
Бежать не получалось – так, плелись, быстрым шагом.
На крыльцо вышел Матвей Григорьевич, кивнул на сарай.
– Ночевать будете там, утром выступаем
– Слушаюсь, ваше благородие.
И командир ушёл.
Я расстелил на сене полотенце нарезал хлеб сало, положил рыбу, рекруты смотрели на меня сглатывая слюну.
–Ты, я ткнул пальцем, принеси воды, а ты, опять ткнул во второго, дай бутерброд раненому. Я протянул ломоть хлеба с салом. И садись за стол. Начали есть. Тот, что ушёл за водой долго не появлялся, я уже начал волноваться, не сбежал ли? Неужели урок не пошёл впрок – пошёл. Прибежал, запыхавшись, и с порога начал трындеть. Офицер, помещик, усадьба, с семьёй, даже со двора выгнал. Ни чо не понимаю. Я скомандовал
– Приступить к приёму пищи! Потом расскажешь, а ты дай раненому ещё бутерброд.
Ели много и с аппетитом, особенно рекруты. Сало для них было деликатесом. Рыбу тоже подмели, хоть она и солёная была, но это уже без меня. Я, предчувствуя завтрашний переход, от солёного воздержался. Когда поели, Савелий заговорил, оказывается, наш офицер тутошнего помещика, со всей семьёй, выгнал из усадьбы. Даже во флигеле переночевать не разрешил, вообще на двор усадьбы запретил заходить. Слуг, однако же, оставил, велел большую бадью и много горячей воды принести к себе в комнаты, и девок дворовых тоже позвал, спинку потереть!!!
Не прост наш командир, ох не прост. Ещё час назад местный барин смотрел на него как на мусор, а гляди ко ты, тот уже в его апартаментах, с его же девками в ванне купается. А сам помещик, думаю, в поповском доме ночует, со всей семьёй. Вот унизил, так унизил.
Лежу на сене, обдумываю ситуацию. И тут заговорил Иван, который раненый.
– Господин старший, не выдавайте меня их благородию, я больше не буду! Помилуй, барин, ради Христа прошу!
– Вот видишь, Иван, в какую мощную организацию ты не хочешь вступать. Наш командир имеет самый первый офицерский чин, а вон как, одним щелбаном, твоего бывшего всесильного помещика из собственной усадьбы выгнал. Захочет и вообще в кандалы закуёт (надо же было страху напустить).
– Я хочу-хочу, барин. Я уже понял, что глупый я.
– И
Поддакнули остальные рекруты.
– Скажешь, их благородию, что синяки на твоей заднице и на морде лица тебе твой бывший помещик поставил, а вы подтвердите, а я промолчу. Всем отбой. Если услышу ещё хоть звук, будете отжиматься до утра.
И я уснул.
Утром плотно позавтракав, я заявил своим подчинённым.
– Продукты мои личные, да ещё я их пер на себе до вашей дыры, так, что, каждый приём пищи будет стоить вам по пол копейки ( ну ни разу я не альтруист, а очень даже домовитый и хозяйственный) отдадите с первого жалования. А сейчас, ты, седлай офицерского коня, и проследи как за ним ухаживали, если плохо, дай конюху в глаз. Привыкай, ты теперь боец, а не крестьянин.
И Савелий убежал. Вышли во двор, их благородие стоял на крыльце с чашечкой кофе. Рядом крутилась какая-то девка, довольно миловидная, и улыбалась во весь рот. Командир наш не промах, уважаю.
За воротами стоял хозяин имения, под уздцы держал ладного жеребца, и усиленно мне жестикулировал свободной рукой. Я вышел.
– В чём дело?
Спросил я, смотря сквозь него. За ним стояла ещё лошадь, запряжённая в телегу. Телега была чем-то нагружена. Не сильно три – четыре мешка.
– Мне бы с хозяином вашим поговорить.
– Он не хозяин – он командир! Ты хочешь аудиенции?
– Да.
– Сейчас доложу.
И развернувшись, я побежал к крыльцу. За пять шагов перешёл на строевой шаг. Встал по стойке смирно, и громко отчеканил.
– Ваше благородие! разрешите доложить!
Он кивнул головой, сдержано улыбаясь, понял мою игру.
– Местный помещик просит вашей аудиенции!
– Пусть заходит.
Улыбался он уже не скрываясь. Я развернулся, сделал пять шагов строевым шагом и припустил бегом. Подбежав к помещику. Заговорил скороговоркой, делая испуганное лицо (пугать, так до икоты).
– Их благородие вас примут, кофею они испили, настроение у них доброжелательное.
Я протянул руку, играть дак до конца. Не только начальник крут! Но и подчинённые у него не промах. Сообразительный, сразу же сунул мне серебряную монету. Развернувшись, побежал к сараю, построил рекрутов, дал команду к бою, разъяснил, что она означает. И заставил отжиматься. А нефиг рекрутам знать, о чём договариваются высокие стороны. Высокие стороны договорились быстро. Матвей Григорьевич вскочил на жеребца и дал команду выдвигаться.
– Раненый на телегу, быстро! Савелий, тащи мои мешки. Ты.
Я ткнул пальцем в мужика имени которого так и не спросил, – Правишь.
Сам схватил «Росинанта» под уздцы и быстро привязал его за задний борт.
– Бегом, марш.
И мы мелкой рысью погнали. Савелия и безымянного мужика я периодически менял местами. Сам же всё время бежал. Командир поглядывал на меня с одобрением.
Верст через десять сели полдничать, лошадь ведь не человек, ей отдохнуть, попастись, воды попить надо.