Бухгалтер Его Величества
Шрифт:
Он улыбается. На сей раз улыбается совсем по-другому – широко и открыто.
– Благодарю вас, ваше величество, – я снова изображаю отдаленно похожую на реверанс кракозябру. – Я уже влюбилась в Тодорию.
– Рад это слышать, – кивает он. – Мне также хотелось бы предупредить вас (чтобы вы не были удивлены или разочарованы), что ваши весьма смелые предложения, скорее всего, не найдут должного понимания у наших министров. Но не спешите их за это упрекать. Любое нововведение на первых порах сталкивается с неприятием и вызывает протесты. А в данном случае ситуация осложняется тем, что вы – женщина. Нет-нет, я отнюдь не хотел бы, чтобы
Он делает паузу, но я не произношу ни слова. Я не хотела бы говорить об Америке – перед перемещением никто не сказал мне, что я буду изображать американку, и я весьма смутно представляю, что сейчас происходит за океаном.
– А что касается ваших мыслей по поводу налоговой системы, то я лично во многом согласен с вами. Да-да, не думайте, что я – закоренелый ретроград. Уверяю вас, это не так. Я как раз учился в Париже, когда генеральный контролер финансов Франции де Калонн попытался провести там налоговые реформы. Он предлагал облегчить налоговое бремя народа путем более справедливого его перераспределения. Признаться, в этом вопросе я был его сторонником. Знаете, чем всё закончилось? Его отставкой. Аристократия оказалась не готова к таким преобразованиям.
Я слушаю с интересом. Про Калонна я кое-что читала. Его налоговые реформы были вызваны как раз необходимостью покрытия огромного государственного долга и большого дефицита бюджета.
– Возможно, если бы его предложения были приняты, революции удалось бы избежать.
– Возможно, – в словах короля я не слышу особой уверенности. – Впрочем, довольно говорить о финансах. Мы вернемся к этому вопросу на следующей неделе. А пока я хотел бы пригласить вас на бал, который состоится в ближайшее воскресенье. Надеюсь, вам понравится во дворце. Конечно, у нас не столь роскошный двор, каким был французский, но этого и трудно ожидать в такой маленькой стране, как наша.
– Вы очень любезны, ваше величество, – я уже слышала про бал от Сюзанны, но всё равно начинаю беспокоиться и, чтобы подстелить соломки, сразу говорю: – Только, боюсь, я совсем не знаю тех танцев, которые модны у вас. В Америке всё устроено куда проще.
– Право же, это неважно, – он небрежно машет рукой. – Вы всему легко научитесь. Я сам возьмусь вас обучать. Хотя я тоже не могу сказать, что отличный танцор. К тому же, на балу можно не только танцевать.
– Вот как? – удивляюсь я. – А что же там еще можно делать?
– Можно общаться с приятными собеседниками. Можно гулять в саду под луной и слушать пение соловьев. Во дворце очень красивый сад. Кстати, на его содержание действительно требуются немалые средства. Надеюсь, после прогулки по его аллеям вы не попеняете мне на расточительство.
Мне кажется, или он на что-то намекает?
– Что такое, ваша светлость? – он огибает стол и направляется в мою сторону. – Разве вы не это имели в виду, когда намекали на сокращение расходов? Ну, же признайтесь – ведь ваше предложение касалось и статьи, которая связана с известными только мне потреблениями?
Я чувствую трепет в груди. Откуда он узнал? Нет, граф ни за что не сказал бы ему об этом – он даже не осмелился бы произнести такое вслух. Значит, нас подслушивали. В ведомстве месье Амбуаза есть шпионы короля. Хотя их
– Неужели, сударыня, вы хотите лишить меня тех маленьких удовольствий, которые делают человека счастливым? – он останавливается в одном шаге от меня, и мне становится трудно дышать.
– Нет, ваше величество, конечно, нет, – бормочу я, пытаясь убедить себя сделать шаг назад. – Ну, разве что на какое-то время. И я вовсе не покушаюсь на то, что действительно важно.
Он смотрит на меня так пристально, что я совершенно теряюсь.
– Вы не считаете важным внимание тех милых дам, что меня окружают?
Я не удерживаюсь от смешка:
– Неужели вы думаете, что эти милые дамы не будут уделять вам внимание бескорыстно?
Я говорю это и тут же осознаю, что это не просто глупо, но и опасно. Я разговариваю с его величеством как с ровней – я не привыкла к сословным различиям.
Но, кажется, король и не думает обижаться. Напротив, в его темных глазах появляются искорки.
– Думаю, ваша светлость, вам придется подать им пример.
– Что, простите? – бумаги выскальзывают у меня из рук и разлетаются по полу.
Но его величество не обращает на это никакого внимания.
– Вы позволите мне называть вас по имени? – голос его становится мягким и сладким, и я уже не уверена, что прежде слышала в нём металлические нотки. – Я надеюсь, Элен, мы станем с вами большими друзьями.
22. Его Величество – шпион?
Я всё-таки делаю шаг назад.
– Простите, ваше величество, боюсь, я не вполне вас понимаю. Надеюсь, это была всего лишь шутка, и вы не имели в виду ничего предосудительного. Я хотела бы, чтобы наше сотрудничество было основано исключительно на финансовых интересах Тодории, о которых, простите, вам следовало бы задуматься куда раньше.
Я понимаю, что подобное поведение недопустимо в разговоре с королем, но у человека из двадцать первого века (если он, конечно, не англичанин) практики общения с монархами не так много.
Мой собеседник мрачнеет и тоже отступает назад.
– Вы считаете меня виноватым в том, что происходит в Тодории?
Странный вопрос. А кого считать виноватым? Зарвавшихся министров? Простой народ? Иностранных шпионов? Уверена, если бы его величество вел себя по-другому, многих проблем страна могла бы избежать.
Но вслух я говорю другое:
– Кто я такая, чтобы судить о вашей вине, ваше величество?
– Да, вы правы, – он уже не смотрит на меня. Он смотрит в окно. – Мне было семь лет, когда я впервые услышал, как моего деда обвинили в расточительстве. Это вышло совершенно случайно – я уснул за ширмой в кабинете, и взрослые не заметили меня. С моим отцом тогда разговаривал первый министр Тодории. Он сказал, что если его величество устроит летом еще несколько балов, то будет нечем выплачивать жалованье солдатам. Тогда я впервые задумался о том, чего стоят эти милые развлечения. Министр пытался убедить моего отца попытаться образумить короля. Но дед был не из тех, кто слушает чужие советы. Он любил лошадей. А бабушка любила драгоценности – к каждому платью у нее был свой дорогой гарнитур. Знаете, сударыня, они могли закончить так же, как Людовик Шестнадцатый и Мария-Антуанетта, просто в Тодории не нашлось тех, кто открыто выступил бы против них.