Бухта Анфиса
Шрифт:
Ему показалось, будто прошло очень много времени, пока он топтался на крыльце, презирая и себя и свою растерянность. И снова представился ему мутный поток, в котором на этот раз вместе с ним барахтались и Алла и Ленька. И никто не знает, как выбраться на берег и как помочь друг другу.
Алла уже стояла у ворот, делая вид, что остановилась только для того, чтобы поправить волосы. Глаза ее угрожающе блестели. Нет, помощи от нее сейчас не жди…
— Эх вы! — воскликнул он, укоряя всех и прежде всего самого себя. — Вот что, — сказал он Леньке, — ты меня еще немного подожди. Лады?
Не дожидаясь Ленькиного согласия, поставил
Когда до ворот, где ждала его Алла, осталось не больше двух шагов и он мог бы взять ее руку, если бы, конечно, она позволила, он оглянулся… Нельзя же так и уйти, не посмотрев на Леньку, не ободрив его хотя бы взмахом руки. И он оглянулся и поднял руку, и Ленька тоже поднял руку, и они оба одновременно помахали друг другу. Кроме того, Ленька, вскинув голову, ободряюще и радостно выкрикнул:
— Камгэс!
Один он знал, чем и как надо помочь другу, когда тому приходится туго. Не растерялся в мутном потоке.
Алла уже распахнула калитку и ждала за воротами.
— Да нельзя же так, — прошептал Андрей Фомич и бросился обратно к крыльцу. Алла что-то кричала вдогонку, но он не слушал ее. Он не слушал, что говорит Зоя Петровна и кричат окружающие ее белые халаты. Даже не понял, протестуют они или одобряют его намерение. Кажется, одобряют. Та девчонка, что не пускала его, застегнула на Леньке пальтишко, чьи-то руки поправили кепочку, проверили, как у него там под носом, и сама Зоя Петровна подтолкнула Леньку навстречу Андрею Фомичу.
— Ну, знаете!.. — проговорила Алла и, задохнувшись от обиды, замолчала и пошла по улице.
Ленька побежал к воротам, ему показалось, что Андрей Фомич идет слишком медленно, а там, впереди, без него уже началась какая-то необыкновенно интересная жизнь. Оглянувшись, он закричал:
— Что же мы стоим? Что же мы не бежим за ней?
— Ничего, догоним. Далеко не уйдет, — сказал. Андрей Фомич, думая, что Ленька торопит его догонять Аллу. И он не удивился, если бы понял Ленькино нетерпение: жизнь, которая никогда не ждет, Алла, которая, кажется, тоже не очень-то хочет ждать, — это для него сейчас было одно и то же. Алла и жизнь. Жизнь и Алла.
И в самом деле, они догнали Аллу почти сразу, как только вышли за ворота. Она, как показалось Андрею Фомичу, весело спросила:
— Ну, а теперь что?
Он понял: веселье это не к добру, но он приготовился ко всему, пусть даже к самому худшему. Главное он сделал: Алла согласилась пойти с ним и выслушать его. Но теперь уж он не отступит, теперь он готов ко всему, что бы она ни сделала и ни сказала.
Но то, что она сделала и сказала, сразу успокоило и даже умилило его. Алла наклонилась к Леньке и подняла его лицо. Оно лежало в ее ладонях розовое, теплое, похожее на яблочко в солнечный день, если только яблоки могли бы иметь такие внимательные, все замечающие глаза и такие чуткие, чуть оттопыренные уши.
— Кто тебя умывал?
— Сам.
— А кто стоял рядом?
— Тетя Надя.
— Я так и подумала, что это она посодействовала. Ну вот что: отсчитай десять шагов и иди вперед, а мы за тобой. Если оглянешься — штраф.
— А потом что? — спросил Ленька, пытаясь разгадать смысл этой новой незнакомой игры.
— Там увидишь. Только иди все прямо, до самого парка.
С волнением смотрел Андрей Фомич, как старательно отсчитывает Ленька шаги. Он-то сразу понял смысл предстоящей игры, но
Ленька шел не оглядываясь, и они шли за ним, соблюдая условленный интервал, и молчали.
Их можно было принять за молодоженов, переживающих свою первую ссору. И хотя им кажется, что теперь всему конец, эта ссора скорее развлекает их, чем огорчает. Новизна ощущений так захватила обоих, что они не замечают ничего вокруг. Она идет, вызывающе вскинув голову, он плетется рядом и обреченно улыбается. Но и в ее торжестве, и в его обреченности — недоумение и растерянность. И не нашлось никого на этой тихой осенней улице, кто бы сказал: «Бросьте вы это, ребята…» Никого не было, кроме Леньки, который честно соблюдал правила неведомой игры.
Он всегда соблюдал правила — а то какая же это игра? Сначала идти было скучновато, и он развлекался, глядя, как ветер подхватывает и крутит сухие листья, но скоро нашлось дело поинтереснее.
— Раз, два, три, четыре, пять, — считал он. — Вышел зайчик погулять. Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет: «Пиф-паф!» — «Ой-ёй-ёй!» Умирает зайчик мой… — И, не останавливаясь, он продолжал говорить все, что придет в голову, и сам не заметил, как у него вдруг все хорошо получилось: — Принесли его домой, оказался он живой! Ура!
Если бы знали те двое, как прекрасно все кончилось!.. Но оборачиваться нельзя. И Ленька снова занялся зайчиком, которого он так чудесно оживил. Это и было чудо.
Не поворачивая головы, Алла осторожно взглянула на своего спутника: идет, улыбается и молчит. Радуется — добился своего. Налетел ясный сокол на курятник, да ошибся, не ту похитил.
— И так будет всегда? — спросила она. — Всю жизнь?
— Как? — тоже спросил он.
— Ну, вот так…
Он ничего не понял, а так как она тоже не все понимала, то и объяснить ничего не смогла. Поэтому снова наступило молчание. Он молчал, потому что для него-то все было ясно: он нашел то, что искал всю жизнь, — человека, который успокоил его, снял великую тяжесть с души. Оттого, что этим человеком оказалась девушка, он полюбил ее. Все до того ясно, что не о чем даже и говорить. Да и слов таких нет, которыми можно об этом рассказать. Так думал он и улыбался своему счастью. И ему казалось счастьем даже то, что он идет рядом с ней, а впереди шагает Ленька, старательно соблюдая правила игры.
А ей казалось, будто он улыбается оттого, что добился своего, хотя ничего он еще не добился. Только взбудоражил ее, возмутил и, не давая ей опомниться и даже не спрашивая, любит ли она его, предлагает руку и сердце. Притом немедленно. Какая тут может быть любовь, если она еще не знала даже, нравится ли он ей. Хороший, простодушный парень, и улыбка у него трогательная, как у ребенка, и такой он весь открытый, ну, даже не по себе делается, как будто подглядываешь за ним в щель, а он ничего и не подозревает. И так будет всегда, всегда она будет видеть все его желания. Может быть, это очень хорошо для тихой семейной жизни, даже определенно хорошо, но сейчас-то нужно совсем не то. Любовь сейчас нужна, волнения, страдания, пусть даже до слез. Словом — все, что сопутствует настоящей любви, как она ее себе представляет. Ведь ей еще только девятнадцать лет, и нельзя же, ничего не испытав, так прямо и шагнуть в тихую семейную жизнь.