Бухта Анфиса
Шрифт:
Этого всего она не могла ему сказать, потому что сама не знала, права или нет. И еще потому, что ожидала какой-то особой, красивой любви. В наше-то время!
— Ну, куда же мы идем? — спросила она так, словно прошла длинную дорогу и смертельно устала.
— Куда хочешь.
Другого ответа она и не ожидала и поэтому резко сказала:
— Я хочу обратно. И больше не приходите, и совсем забудьте про меня. Совсем. Ничего этого нам с вами не надо.
Она услыхала Ленькин голос:
— Улица
Он еще не знал, что давно уже вышел из игры, стоял, как условлено: в десяти шагах и не оборачивался. Не получив ответа, он обернулся. То, что он увидел, ничуть не удивило его: тетя Алла за что-то отчитывает Андрея Фомича и, наверное, за дело, потому что тот молчит и смотрит куда-то в сторону. Сразу видно, что нарушил правила новой и что-то пока не очень интересной игры. Вот и тетя Алла тоже примолкла. Стоят у садовой ограды и ничего не говорят. Кто кого перемолчит. В эту игру Ленька всегда проигрывал.
Помолчав еще немного, Ленька — будь, что будет! — подошел к тем, молчальникам. Они и не посмотрели на него. Он поделился с ними своим открытием:
— А зайчик-то живой!..
— Какой зайчик? — спросила тетя Алла.
Ленька сейчас же прочитал о чудесном оживлении зайчика. Но никакого впечатления ни на кого это не произвело. Даже и не улыбнулись. Молчат. Но вот Алла встряхнула головой и строго проговорила:
— Леня, пошли.
— Нет, — сказал Ленька и посмотрел на Андрея Фомича.
Тот кивнул ему головой.
— Леонида я забираю.
— Как хотите. — Алла повернулась и пошла обратно пустынной улицей, по листьям, которые крутились вокруг ее ног с таким отчаянием, будто хотели преградить ей путь, вернуть обратно, туда, где так трудно без нее.
Нет, не остановилась. Ушла.
— Бежим! — Ленька ухватил Андрея Фомича за палец. — Еще догоним! Что же ты?..
— Нет. Подожди, как там у тебя про зайчика? — спросил Андрей Фомич с такой безнадежностью, будто его самого смертельно ранил не знающий жалости охотник.
— Принесли его домой, оказался он живой! — прокричал Ленька, раскачивая тяжелую руку. — Живой он, живой!
— Вот это здорово, милый ты мой человечек! — Он поднял Леньку, прижал к своему лицу, чтобы скрыть черт знает откуда взявшиеся слезы.
Но от Леньки ничего не скроешь.
— Да ты чего? Говорю: живой зайчик-то, живой… — сочувственно твердил он, думая, что бригадир все еще продолжает оплакивать незадачливого зайчика.
Никто не ожидал, что Алла так скоро вернется. В садике Надя «пасла» обе группы и грустила в одиночестве.
— Алка, ты что?
— Да ничего.
— Поругались?
— Нет.
— Не морочь мне голову.
— Отстань!
— А ты не злись. Не идет это тебе.
— Наплевать. Сейчас приду, переоденусь
Посмотрев ей вслед, Надя задохнулась от негодования. Нет, понять Аллу нет никакой возможности. В наше время такой парень редкость: смирный до того, что вроде как бы чокнутый. Ну, уж это от переживаний, Алла кого хочешь, хоть самого ангела, доведет своими фокусами.
И тут она вспомнила про Леньку. А его куда дели? Никогда еще не бывало, чтобы Алла без Леньки ушла. Да что же она так долго? Задержал кто-нибудь? Или перед зеркалом прихорашивается? Нашла время!
Она почти угадала: в это время Алла стояла перед зеркалом, висевшим в комнатушке второго этажа. Здесь воспитательницы и нянечки переодевались, отдыхали, сплетничали. Незаметно пробравшись сюда, Алла упала на диван, уткнулась в стопку халатов и выплакалась до того, что закружилась голова. Что это? Обида, разочарование, злость, обманутые ожидания, несбывшиеся мечты? Она не знала, да и зачем? Не все ли равно, с какой стороны нанесен удар? Одно ясно: не было никакой любви. А что же было? Трепетная девичья радость? Вспышка дальней зарницы? Ох, да что это я? Глаза наревела, и нос, как фонарь.
Смочила полотенце из графина, вытерла лицо и, все еще вздыхая и всхлипывая, припудрила щеки и под глазами.
Застучали по ступенькам каблуки: Надежда бежит, кому же еще? Дверь распахнула, вбежала и с разбегу, не успевая дышать, приказала:
— Рассказывай!..
— Что?
— Все.
У Аллы дрогнули губы и глаза сделались неприступными.
— Только и скажу тебе: всему конец. И прекратим прения по этому вопросу. С ребятами там кто?
— Зоя Петровна. Это ты говоришь — конец. А он?
— А я почем знаю? Не меня он полюбил. То есть меня, конечно, но только через Леньку. Увидал, как с ребятами я хорошо. Ты подвернулась бы — тебя бы полюбил. Да и не любовь это вовсе.
— Постой, — перебила Надя. — Что-то ты крутишь, крутельна. Полюбил, не полюбил — ничего не пойму.
— А я так все поняла, и в первый же вечер, тогда же сразу догадалась. Ему надо было совесть свою успокоить, чтобы душа не болела за брата. Он и не скрывал этого. Про любовь-то у нас ни словечка сказано не было. Знаешь, как это обидно?
Неторопливо застегнув халат на все пуговицы, она еще раз заглянула в зеркало и застыла в таком глубоком раздумье, что Надя даже забеспокоилась.
— Да ты что?
— Ничего, — сказала Алла и засмеялась так, что Надя совсем уж растерялась. — Мне вдруг все понятно стало и оттого спокойно. Понимаешь, надо, чтобы жить интересно было. Вот в чем секрет. Во всем интересно: в работе и в любви.
Она продолжала смеяться, и в ее ясных глазах вспыхнули веселые голубые огоньки. Эта непонятная радость почему-то обидела Надю.