Булочник и Весна
Шрифт:
Пробравшись по рыхлому снегу, мы дошли до проклятой зелёной машины, у которой нас ждал Кирилл.
– Папочка, не грусти! – сказала Лиза, обнимая меня со вздохом, и я почувствовал, что ей было непросто отыграть этот вечер.
Я сам усадил её в детское кресло и, с трудом вспомнив, как застёгивается эта хреновина, сомкнул замки.
– Ну давай, шофёр, крути баранку! – сказал я Кириллу, захлопнув за Лизой дверцу.
Он смахнул со стекла остаток снега и, опустив щётку, поглядел мне в лицо:
– Слушай, Костя! Не пойму я тебя! Сколько вот пытаюсь – и нет ясности.
– Хочешь удостовериться, что я сволочь, и жить
– Вроде того, – кивнул он.
– Ну давай расписку тебе дам: «Я – сволочь».
Кирилл вздохнул и, сев за руль, хлопнул дверцей. Зажглись фары. Лиза помахала мне и принялась развязывать розовый шарф.
Я ждал. Темнело на глазах, хоть было ещё рановато для сумерек. Это наваливалась с востока снежная туча. Кирилл всё не отъезжал. А потом и вообще принялся говорить по телефону. Мне захотелось прыгнуть в свой джип и протаранить его дурацкую тачку, чтобы она кубарем покатилась с холма. Но и этого я не мог – в ней была Лиза.27 Николай Андреич отчаивается
Они уехали, а я остался встречать метель. Под холмом включили два прожектора, освещающих территорию, обнесённую жёлтой сеткой. В их свете хорошо было видно тучу. Минут через пятнадцать – Кирилл с Лизой как раз должны были успеть доехать до шоссе – вьюга вступила в деревню. Это было именно то, что нужно, – я слился с ней душой. Лицо стонало от колючего снега, вихрями рвущегося на холм. В ушах позванивало. Насладившись вдоволь, я собрался было домой, но тут на подъёме в горку возник силуэт – фигура военного.
Человек мучительно брёл по дымящей снегом земле – любопытно, с какой войны? Плечо отягощала ноша, оказавшаяся по приближении спортивной сумкой. Добравшись до вершины холма, путник свалил её в снег и присел сверху, заметаемый чуть посверкивающей мукой. Николай Андреич, с возвращением!
Я окликнул его и пошёл навстречу. Он сразу засуетился, вскочил со своей сумки, как будто я был его долгожданным поездом. Ладонь, ледяная, как вода в январской Бедняжке, сжала мою, тоже успевшую подо стынуть.
– Грудь закройте, продует!
Тузин послушно запахнул шинель и, придерживая воротник у горла, в точности, как Ирина – шаль, проговорил:
– А я, Костя, еле добрёл! Ну и метёт! Глянул от остановки, думаю – утону! Но нет, погрёб. Дышу, как паровоз, и вдруг – нет воздуха! Как будто меня подушкой заткнули! Вот, слышите, что творится! Неужели стенокардия?
Он и правда говорил задыхаясь, с жадной тоской пытаясь забрать побольше воздуха.
– Нет никакой стенокардии. Забудьте! – сказал я строго. – Лучше расскажите, как съездили?
Он снова опустился на сумку и помолчал, протирая мокрой ладонью лицо.
– Съездил хорошо. Во всяком случае, избавился от иллюзий. Жанна Рамазановна зачитала нам в поезде новый «устав». Постановка осуществляется в две недели! Реплика длиннее трёх предложений летит в корзину. При выборе репертуара предпочтение отдаём юмору. «Николай Андреич, я вам вашу нудятину прощаю в последний раз!» – и это при актёрах. Костя, я три года эту постановку растил! Там вся моя боль за родину! Там весна, она же поэтическая муза, оставляет землю. Понимаете, насовсем! – Должно быть, моё лицо не выразило достаточного интереса. Тузин умолк и повернулся боком к снежной вселенной. Метель из долины теперь била ему в плечо, и казалось, ночь вот-вот подберётся и слижет его вместе с сумкой
– Подвиньтесь! – сказал я и, присев на край плотно набитой сумки, закурил. Тузин ошибочно принял моё соседство за приглашение к разговору:
– Костя, вы ведь знаете, я – идеалист, – произнёс он. – Я всегда считал, что нужно трудиться для братьев, пусть даже этих братьев – несколько человек в зале. А теперь – какая-то внезапная трезвость! Какие ещё братья? Вокруг меня – бетонные стены эпохи. Всё заполнено иной человеческой породой, нежели мы с вами. Зритель превратился в бетон. Понимаете? – Он с живостью повернулся ко мне, но попал в дым и отвернулся снова. – А я не могу работать для бетона! Я родился, вырос и получил образование, чтобы, простите за стыдные слова, служить прекрасному! А меня всячески вынуждают служить ужасному!
Тузин качнул заснеженной головой и, застегнув верхнюю пуговицу шинели, нахохлился. Волосы надо лбом, вспотевшие за время ходьбы, схватило морозцем.
Мы сидели с ним на сумке, как на плоту, освещённые маяками стройки. Пахло илом, речным льдом – как если бы и правда вокруг нас было озеро, вода которого по ошибке кристаллизовалась в снег.
– А это что у нас? Куда, скажите, я приехал? – спросил Тузин, кивнув на строительные прожекторы под холмом. – Что за космическая операционная? Кого режут? То самое, про что говорил незабвенный Пётр Олегович? Думал, хоть здесь очухаюсь от бреда!..
Он упёрся локтями в колени и обхватил заснеженную голову. Метель посыпалась в открывшиеся рукава шинели.
Я посмотрел через плечо на его ссутуленную фигуру, и мне стала ясна задача: Тузина нужно доставить домой! Просто довести до порога и передать Ирине. Это был самый элементарный долг человеческого братства – проводить отчаявшегося в тепло.
– Пойдёмте, – сказал я, вставая. – Завтра полюбуетесь. Давайте, пошли домой.
– Домой? – испугался он, взглядывая на меня снизу вверх. – Нет, посижу ещё, – и, поискав под воротником шарф, укутал шею.
Я шатнул его за плечо.
– Вставайте, говорю вам! Заболеете! Знаете, как плохо болеть?
Тузин дёрнулся.
– Нет, Костя, вы просто не понимаете масштаб катастрофы!
– Да всё я понимаю! – перебил я его, наверно, грубо. – Не хотите домой – пойдёмте ко мне! Пойдёмте, хотите, к Коле!
Тузин ссутулился почти в комок и, спрятав ладони в рукава, обиженно уставился на огни стройки.
– Ну тогда я вас повезу на сумке! Только если ручка оторвётся – сами будете виноваты! – Я наклонился и стал искать ручку.
– Да ну вас к чёрту, Костя! – вскакивая, рассердился Тузин. – Передохнуть уже нельзя человеку! – и, отряхивая на ходу полы шинели, зашагал к дому. От ветра и поражений его пошатывало. Про сумку свою он забыл. Я подхватил её и пошёл следом.
– Мы с Андреем Ильичом фактически без средств создали честнейший театр! – восклицал он дорогой, оборачиваясь через плечо, и голос его заносило снегом. – Да, актёры слабенькие! Да, нищая сцена! Но появились Мотька с Юрой! Мы бы пробились! А я рассопливился и сдал родину без боя! Стоял Козельск, стоял Смоленск, героически оборонялась Брестская крепость! А Тузин Николай Андреич утёрся и вынес ключи Рамазановне! А?.. А вы говорите – домой! Что дома? Ирина только и ждёт, чтобы я работал в офисе с девяти до шести и по утрам выносил мусор. Чтобы Тишку её пас! Домой!..