Бурный финиш
Шрифт:
– Господи! – весело воскликнул Патрик, когда она не ответила на дважды повторенный им вопрос. – Может, вы перестанете таращиться друг на друга?
– Габриэлла, – сказал я.
– Si?
– Габриэлла...
Патрик засмеялся и сказал:
– Ну, так вы далеко не уйдете.
– Paries francais? – тревожно осведомилась Габриэлла.
– Говоришь по-французски? – перевел Патрик.
– Да, – сказал я с облегчением и засмеялся. – Более или менее.
Поскольку мы были избавлены от необходимости соблюдать стилистические тонкости французского диалога, а также зная
Что я стал психом, на этот счет сомнений не было. Патрик прекрасно выдержал наше безумие – мы сидели в ресторанчике, и он рассказывал мне о Габриэлле и ее семье. Из-за нашего столика было видно, как она передвигается вдоль длинного прилавка, продавая безделушки. Она вся состояла из выпуклостей и округлостей, и это, по контрасту с плоскими бедрами, плоскими животами и плоской грудью многих дебютанток, гостивших у нас по уик-эндам, согревало, как костер в снежную ночь. Ее овальное бледное лицо напоминало мне портреты художников Средневековья – тот же тип лица, сохранившийся за многие столетия. Лицо ее, за исключением тех моментов, когда она улыбалась, оставалось таким невозмутимо-спокойным, что могло даже показаться недружелюбным.
После того как она смутила нескольких застенчивых покупателей своей отстраненной манерой держаться, мне показалось, что работа продавщицы ей не по характеру, и я поведал о своей гипотезе Патрику.
– Согласен, – сказал он, – но для тех, кто занимается контрабандой, нет места для работы лучше, чем аэропорт.
– Контрабандой? – удивился я.
– Именно, – повторил он, наслаждаясь произведенным эффектом.
– Не может быть! Она контрабандистка?
– Как и я, – с улыбкой добавил Патрик.
Я ошарашенно уставился в чашку и пробормотал:
– Вы не соответствуете моим представлениям о контрабандистах.
– Что ты, Генри. Я лишь один из многих, кто доставляет товар Габриэлле.
– Что же это за товар? – медленно спросил я, боясь ответа.
Патрик запустил руку во внутренний карман пиджака, вытащил флакон высотой в пять дюймов и протянул его мне. На этикетке было написано: «200 таблеток аспирина ВР». Флакон коричневого стекла был полон таблеток. Я отвинтил крышку, вынул вату и вытряхнул несколько на ладонь.
– Только не принимай, – улыбнулся Патрик, – тебе от них пользы не будет.
– Это не аспирин? – спросил я, убирая таблетки обратно и снова завинчивая крышечку.
– Нет.
– А что же?
– Противозачаточные пилюли.
– Что-что?!
– Италия – страна католическая, – напомнил Патрик, – и потому такие таблетки здесь не купишь. Но итальянским женщинам не хочется постоянно работать на ниве воспроизводства. А эти таблетки позволяют избегать последствий пылкой любви, так что самые дотошные мужья не заподозрят неладного.
– Господи боже! – только и сказал я.
– Жена моего брата собирает их дома, в Англии, у подруг, и, когда у нее накапливается бутылочка, я передаю ее Габриэлле, а она уже двигает товар дальше. Мне точно известно, что этим же занимаются по крайней мере
– Ты их продаешь? – спросил я.
– Нет, конечно! – с возмущением фыркнул Патрик, чем весьма меня порадовал. – И Габриэлла тоже. Это помощь, которую женщины одной страны оказывают женщинам другой. Моя невестка и ее знакомые собирают посылки от чистого сердца. Они не могут взять в толк, почему женщина обязана рожать, если не хочет этого. Ведь это же непосильный труд.
– Я никогда об этом не задумывался.
– Потому что у тебя нет сестры, которая за шесть лет родила шестерых детей и превратилась в инвалида, когда забеременела в седьмой раз.
– Сестра Габриэллы?
Патрик кивнул:
– Ну да, потому-то она и попросила таблетки. А потом спрос стал расти... – Он положил бутылочку обратно в карман и спросил не без вызова: – Ну, что скажешь?
– Вот это девушка! – воскликнул я.
Уголки рта Патрика поползли вверх.
– Ты оправдал бы ее, даже если бы она украла бриллианты английской короны, верно?
– Конечно, – медленно ответил я.
Лицо его вдруг сделалось совершенно серьезным, и он задумчиво сказал:
– Я о таком только слышал. Но вижу впервые. Черт, вам даже не надо говорить друг с другом. Хорошо еще, что вы вообще можете говорить...
Он был прав. Габриэлла сказала, что, если нас застанут за разговором, у нее будут неприятности, поэтому я три раза приобретал подарки для ее отца, матери и сестры, подолгу выбирая каждый из них. Всякий раз Габриэлла говорила и смотрела на меня с меняющимся выражением удивления, радости и испуга на лице, словно и для нее любовь с первого взгляда, увлечение совершенно незнакомым человеком оказались чем-то неодолимым и даже пугающим.
– Мне нравится вот это.
– Шесть тысяч лир.
– Как дорого!
– А вот эта вещь подешевле.
– Покажите мне что-нибудь еще.
Мы начали общение, тщательно подбирая французские слова, словно читали диалоги из школьного учебника, но позже, днем, когда Габриэлла закрыла свою лавку и вместе со мной и Патриком прошла через стеклянные двери служебного выхода, мы уже объяснялись достаточно свободно.
Мы уехали из аэропорта на такси, и, как только машина тронулась, Патрик передал ей флакон.
Лучше всех из нас троих знал французский я, потом Габриэлла, потом Патрик, но зато по-итальянски он говорил прекрасно, так что мы втроем всегда могли найти способ выразить то, что хотели.
Габриэлла поблагодарила его за флакон, ослепительно улыбнулась и спросила, все ли таблетки одинаковые. Патрик кивнул и пояснил, что это – подарок от женщин, мужья которых – военные летчики, находящиеся на трехмесячной стажировке за границей. Из большой кожаной сумки, которую Габриэлла носила через плечо, она извлекла полосатую оберточную бумагу из своего сувенирного киоска, а также большой пакет конфет. И конфеты, и флакон она умело завернула в круглый сверток, только на верхушке торчали уголки, словно листья ананаса. Сверток она ловко обвязала липкой лентой.