Бурный финиш
Шрифт:
– Нет.
– Ты просто не знаешь.
– Прекрасно знаю, – устало отозвался я. – Скачки тебя не интересуют. Ты никогда не пытался получить у меня сведения о тех, кто может выиграть. Ты даже не спрашивал, какие у меня самого шансы. И не говори, что наделал карточных долгов, – тоже не поверю. Ведь если ты наделал такие долги, что вынужден воровать, чтобы расплатиться с ними, ты бы играл и в карты, и на тотализаторе, и на чем угодно. Это как болезнь.
– Воровать – слишком крепкое слово, – сказал он, поморщившись,
Я попытался представить его будущее, его скудную пенсию в старости. У меня хоть есть остатки состояния Креганов, что и говорить, деньги небольшие, но можно покупать машины и выпивку. У Саймона же – лишь то, что он сумеет скопить.
– Деньги держишь в банке? – спросил я.
– Треть, – признался он. – Другую треть берет мой двоюродный брат, который держит кобылу и привозит ее в аэропорт. А остаток – у того парня, что помогает нам во Франции. Когда я придумал этот план, они-то и достали деньги. У меня со средствами было плохо.
– Выходит, ты не так уж много зарабатываешь, – сказал я, – учитывая риск.
– Удваиваю себе зарплату, – пояснил Саймон. – Причем без вычетов. У нас две лошади, и в общей сложности набегает пятнадцать поездок в год.
– Вторую я тоже видел?
– Да. Она слетала туда и обратно.
– Один раз?
– Один раз.
– А как вы доставляете деньги во Францию?
– Вкладываем в газеты. В еженедельники «Хорс энд хаунд», например.
– Фунты?
– Да. У нашего партнера во Франции есть человек, который обменивает их на франки.
– Это же риск – посылать деньги по почте.
– Пока еще мы ничего не потеряли.
– И как давно вы этим занимаетесь?
– С тех пор как ввели эту премию.
Наступила еще одна долгая пауза. Саймон вертел в руках пустой стакан. Он вовсе не походил на негодяя. Я же задал себе вопрос: не ханжество ли требовать от друзей безукоризненной честности? Я все еще рассматривал его как друга и не мог поверить, что он специально платил Билли за то, чтобы тот задал мне жару. Нет, конечно, Билли просто ненавидел меня за мою родословную. Но с этим вполне можно жить.
– Ну, так что же ты собираешься предпринять? – спросил Саймон.
И я, и он прекрасно знали, что, если начнется расследование, его песенка будет спета: в разных банках и правительственных учреждениях осталось слишком много его следов, и тюрьмы ему не миновать.
Я слез с табуретки и, выпрямившись, покачал головой.
– Ничего, – сказал я неуверенно.
– При условии, что мы завяжем?
– Не знаю...
Он судорожно улыбнулся и сказал:
– Ладно, Генри, мы договоримся.
Мы вышли из пивной и снова зашагали по слякоти. Но теперь все переменилось. Доверия между нами не было и в помине. Он, похоже, думал
...Расписание полетов в его последнем варианте не включало никаких командировок в Милан до следующей среды. Впрочем, и других поездок запланировано не было, кроме двух морских перевозок – мы посылали кому-то пони для игры в поло, но это ко мне отношения не имело. Я постучал в дверь Ярдмана, зашел и спросил, не могу ли я взять выходные на остаток недели. Как говорил Конкер, надо отстаивать свои права.
– Значит, у нас только в среду Милан, – задумчиво проговорил Ярдман. – Ну, разумеется, мой дорогой мальчик, разумеется. Гуляйте. Но вдруг возникнет что-то срочное? Я надеюсь, вы не будете возражать, если тогда я к вам обращусь?
– Нет, конечно.
– Превосходно, превосходно. – Он сверкнул стеклами очков, повернув голову к окну. На его лице натянулась кожа, и возникло нечто вроде улыбки – улыбки скелета. – Значит, вам все еще не надоела эта работа?
– Нет, что вы, – вежливо отозвался я.
– Очень хорошо, даже очень хорошо. Я должен со своей стороны заметить, что вы неплохо справляетесь, очень даже неплохо. На вас можно положиться. Это вне всякого сомнения.
– Благодарю вас, мистер Ярдман... – Я не был уверен, что внутренне он не подсмеивался надо мной. Интересно, когда же он поймет, что я не отношусь к этой работе как к большой шутке, каковой полагают ее все остальные.
Я написал письмо Габриэлле, где сообщил о своем приезде в следующую среду, и поехал домой, попеременно думая то о ней, то о Саймоне, чередуя приятные мысли с неприятными.
Дома я нашел записку с просьбой позвонить отцу Джулиана Текери, что я и сделал. Мистер Текери сообщил, что прогноз погоды благоприятный и, похоже, в субботу скачки состоятся. Он планировал заявить неплохую лошадку в Уэзерби и хотел знать, не соглашусь ли я на ней выступить.
– Согласен, – сказал я. – С удовольствием.
– Вот и отлично! Она прекрасная кобылка, настоящий боец. В ней и силенок и резвости хватит, чтобы обойти очень даже многих! И прыгучесть у нее в порядке.
– В Уэзерби высокие барьеры, – хмыкнул я.
– Она их слопает, – с жаром сказал Текери. – Она в хорошей форме. Мы устроили ей пробный галоп на одну милю и думали – выдохнется, потому что из-за снега она долго не работала, но и в конце она неслась, как паровоз. Перерыв пошел ей на пользу.
– Приятно это слышать, – отозвался я.