Буря в полдень
Шрифт:
(После войны, в начале мая 1946 года, мы собрались на каунасском кладбище на проспекте Витаутаса. Ныло сердце, когда видел исхудалое, как-то уменьшившееся тело покойного в гробу. Говорят, его астма в последнее время еще больше усилилась и в конце концов, по-видимому, послужила причиной смерти художника. Тяжело было расставаться с хорошим другом, который всей душой любил народ, свободу, трудящихся и ненавидел угнетателей и паразитов всех мастей. Много лет прошло со дня смерти художника, и отрадно сознавать, что его мысли, мечты, любовь и ненависть по сей день живы в его работах.)
ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОСКВУ
За эти полгода в Москве многое изменилось. Но мне казалось, что найду все
Когда мы с Костасом сошли на Курском вокзале, перед глазами еще стояла Балахна с друзьями и знакомыми, город Горький в зимней дымке. Мы, казалось, только что шли по замерзшей, покрытой снегом Волге, когда ударили зенитки и вдалеке загрохотали взрывы бомб. Кто-то сказал, что гитлеровцы бомбят автозавод и несколько раз уже угодили в цехи, где погибли люди… Теперь мы смотрели на Москву, стараясь распознать ее знакомые черты…
Да, без сомнения, это та же столица. Но сразу бросалось в глаза, что в городе куда меньше жителей. По-видимому, покинувшие город люди еще не вернулись в Москву. Многие выглядели похудевшими, и брились мужчины не всегда. Фронт проходил примерно в полтораста километрах — под Ржевом, Вязьмой и Гжатском, и немецкая авиация по-прежнему рвалась к городу.
Мы узнали, что в Москве почти нет топлива и большая часть города не обогревается. Оставшееся в холодных квартирах население жило впроголодь, но гордилось тем, что не покинуло своих домов. Иногда в целых кварталах отключали электричество, и квартиры погружались во мрак; тогда москвичи освещали их огарком свечи, керосиновой лампой. На стенах были расклеены плакаты, изображавшие Гитлера, его генералов и солдат. Витрины магазинов по-прежнему были защищены мешками с песком.
По вечерам в небо поднимались продолговатые серебристые аэростаты, напоминающие толстые сигары. Девушки в военной форме свисающими тросами переводили их с места на место — они легко подчинялись слабым женским рукам. Говорили, что тросы аэростатов не позволяют низко спускаться самолетам и точно бомбить.
В городе действовало несколько театров. Афиши объявляли о концертах. Но большинство учреждений, эвакуированных в Куйбышев и другие города, еще не вернулось. И все-таки Москва явно жила надеждой и как бы свыклась с лишениями. Как всюду, так и здесь война стала буднями, или, как писали тогда, бытом…
В Москве по-прежнему работало Верховное Главнокомандование и большинство членов Политбюро Центрального Комитета. Этот факт имел большое психологическое значение как для Москвы, так и для всей страны, показывая устойчивость, решимость любой ценой не отдавать столицу врагу…
Мы с Костасом попали в гостиницу «Москва». Большая современная гостиница в центре города, недалеко от Красной площади, была хорошо знакома нам еще с лета 1940 года, когда мы в ней жили. Внизу просторный вестибюль с газетными и сувенирными киосками, агентством связи, сберкассой. Повыше, на третьем этаже, находился ресторан. От второго этажа до пятнадцатого — удобные комнаты на одного, двух и больше. В каждой комнате — телефон, радиоприемник, ванная, душевая. Гостиница даже сейчас обогревалась, была горячая вода. Настоящее чудо.
Как мы заметили, теперь и позднее здесь жило немало писателей, даже тех, у кого были в Москве квартиры. По-видимому, они не могли работать у себя в неотапливаемых домах. Не раз я видел в вестибюле или лифте Илью Эренбурга, бледного, усталого от напряженной работы (почти всю войну он изо дня в день публиковал в газетах статьи и фельетоны, направленные против гитлеровцев, и репортажи с фронтов, где он часто бывал). Мы видели Петра Павленко, иногда Алексея Толстого, Валентина Катаева. Здесь часто останавливались писатели-воины, на несколько дней или более длительный срок приезжавшие с фронтов, — многие из них работали в военных газетах. Не раз пришлось встречаться с белорусскими писателями Янкой Купалой и Якубом Коласом, Максимом Танком и Михасем Лыньковым, Петрусем Бровкой и Аркадием Кулешовым, автором широко известной в военные годы поэмы «Знамя бригады». Иногда в гостинице жили Вилис Лацис, председатель Президиума Верховного Совета Латвийской ССР профессор-витаминолог А. Кирхенштейн, эстонский поэт, занимавший в Эстонии тот же пост, что Кирхенштейн в Латвии, — Иоханнес Барбарус. Короче говоря, здесь можно было встретить большую часть русских писателей и деятелей культуры всех республик…
В гостинице мы уже застали управляющего делами нашего Совета Народных Комиссаров Александраса Баужу {123} . Еще в буржуазное время он перевел на русский язык «Землю-кормилицу» П. Цвирки,
123
Баужа Александрас (р. 1908) — писатель, советский работник.
124
Петрила Данелюс (р. 1908) — участник революционного движения, советский работник.
Постпредство на улице Воровского уцелело, к счастью, в него ни одна бомба не попала. Но теперь дом занимали райкомы партии и комсомола одного из районов Москвы. Наше правительство предпринимало шаги, чтобы вернуть здание. А до поры до времени приезжающие размещались в гостинице. Я помню, друзья в гостинице встретили нас своеобразным угощением — они где-то достали огромную копченую рыбину и хлеба. Этой едой мы кормились целую неделю; вскоре к нам примкнул еще и Йонас Марцинкявичюс, который по какому-то делу приехал в Москву чуть позднее нас.
Зачем мы оказались здесь? Наш Центральный Комитет и руководящие товарищи из Совета Народных Комиссаров, а также Юстас Палецкис с самого начала интенсивно заботились о трудоустройстве, питании, снабжении жителей, которые эвакуировались из Литвы. Благодаря этой работе уже существовала Литовская дивизия. Шла война, никто не знал, когда она кончится, и были нужны позарез свои литовские газеты и книги. Поэтому нас с Костасом и вызвали одними из первых в Москву, чтобы мы активнее помогли организовать работу литовской печати в Москве, а также готовить материал для прогрессивных органов американских литовцев — «Лайсве», «Вильнис» и «Швиеса». И товарищам на радио надо было помочь. Мы, конечно, были очень горды, что нас вызвали в Москву. О налетах мы думали мало, с ними, что ни говори, мы уже свыклись (во всяком случае, я, переживший страшную бомбежку Минска и бомбежки Москвы прошлым летом). Видя афиши, мы мечтали попасть и в театры — нашей давней мечтой было поближе познакомиться с высоким искусством Москвы… В Москве учреждения республики решили обосноваться на длительный срок. Вскоре нам вернули здание Постпредства. В подвале устроили склад продуктов и некоторых промтоваров и столовую. В зале второго этажа и некоторых комнатах разместилась канцелярия нашего правительства. Теперь здесь снова стали жить приезжавшие из дивизии и из разных городов люди… Неподалеку от Библиотеки имени В. И. Ленина, на улице Фрунзе, обосновался Центральный Комитет Коммунистической партии Литвы.
В Москву мы с Костасом прибыли в феврале 1942 года. Налеты врага еще были нередким делом. Но теперь они уже не вызывали у населения такого страха, как прошлым летом. Жильцы гостиницы, когда раздавалась воздушная тревога, спокойно спускались в станцию метро под гостиницей, а другие так и оставались у себя в номерах… Несколько раз в метро во время тревоги я видел Ванду Василевскую, Александра Корнейчука и других более или менее знакомых людей.
В первую военную зиму произошла одна из самых больших трагедий второй мировой войны — блокада Ленинграда. Город с трехмиллионным населением был окружен, связь со страной фактически прервана. Под жестокими налетами авиации и артиллерии город держался с удивительной выдержкой и героизмом. Тогда мы еще не знали истинного положения в Ленинграде. Мы не знали, что люди там падали с голоду — во время блокады умерло сотни тысяч жителей. Позднее в Клубе Союза писателей, на той же улице Воровского, приехавшие в Москву ленинградские писатели — Вера Инбер, Всеволод Вишневский, Ольга Берггольц и другие рассказывали об ужасах, каких, кажется, еще никогда не пришлось переживать ни одному городу мира. Не раз потом о блокаде Ленинграда я слышал от своего друга поэта Николая Тихонова — вместе со всеми он пережил ужас и героизм Ленинграда той зимы…